Все перекрестились и затихли. Долго стояла тишина. Потом староста Агриппина Степановна подошла и поцеловала Антонину в щеку. Прижала к себе и всплакнула:
— Какая жизнь… Как мы, бабоньки, жили. А матушка твоя… Мы и не знали.
— Дак она тогда не в нашем районе жила, — стала опять перечить Валентина.
— Надо бы нам, сестры, подумать. Каяться не умеем, так что-то хорошее надо делать, — продолжала староста. — Вон у Марины Берестовой дети оборванцы. Неужто не найдем, чем им срам прикрыть.
— Дак Маринка пьяница, — фыркнула Валентина.
— А дети-то при чем? Я вот пойду, соберу одежду для них.
— Да мало ли народа бедствует. Давайте и к Ольге Дувахиной заходить. Ведь болеет давно.
— Дак она ж ведьма. И не скрывает. К ней пойдешь — она такого тебе нацепляет, — опять возмутилась Валентина.
— Нет, бабоньки, чтоб церковь наша действительно была не клубом, а Домом Божиим, давайте делать добрые дела, — сказала Антонина.
— А у нас денег — дай Бог до пенсии дотянуть, — опять огрызнулась Валентина.
— Да чего ты-то нудишь. Много ли нам, старухам, надо. Овощ свой. Одну-другую консерву купила — и хватит, — отмахнулась Степановна.
— А мясца купить? — не успокаивалась Валентина.
— По нашим годам уже давно пора от мяса отказаться.
— А хотца порой.
— Хотца — перехотца. Вот и сотвори малый подвиг. Перетерпи. А денюжку на бедных. Да и не полезно мясо-то.
— Да что вы про мясо-то, — перебила их Антонина. — У нас батюшка копейки получает. А у него пятеро. В Москву ездит на требы. А шутка ли мотаться. Без семьи и дорога денег стоит. Давайте ему больше помогать.
— Дак помогаем. Я вон всегда на канун то картошки, то моркошки.
— Моркошки. Надо чего-то посущественней. Давайте думать. Вон у Романовны сын в Питере большой начальник по строительству. Надо уговорить ее настроить сына, чтоб он десятину на наш храм да на батюшку высылал.
— Дак десятина-то, поди, миллионом запахнет.
— Да хоть триллионом. Он, стервец, первым хулиганом был. А родина ему бесплатно образование дала. Выучился на народные деньги. Пусть совесть имеет, — выпалила Валентина.
Тут уж отец Олег не выдержал и вышел из алтаря. Все ахнули.
— Батюшка, вы ведь ушодцы. Когда ж вы вернулись?
— Ушодцы, да пришодцы, — улыбнулся отец Олег. — Вы так склонились над Агриппиной Степановной и увлеклись, что не заметили меня. А я вдоль стеночки да в алтарь.
— Так вы все слышали?
— Каюсь, слышал.
— Стыд-то какой. Мы ведь про блуд наш сказывали.
— Про это мимо ушей пролетело. А вот про мать да чемодан с кирпичами слушал затаив дыхание. Очень меня эта история тронула. А насчет ведьмы — не спешите судить. Может, это наговоры.
