Батюшка уже подъезжал на своем «жигуленке» к магазину, где его ждала матушка, ушедшая из храма раньше его, и вдруг вспомнил, что забыл в алтаре телефон. Вот незадача! Пришлось вернуться.
Валентина с Антониной стояли перегнувшись через барьер, за которым сидела Агриппина Степановна, и с жаром что-то обсуждали. Отца Олега они не заметили, и он тихонько вошел в алтарь через дьяконские двери. Телефон лежал на подоконнике. Батюшка взял его и повернулся, чтобы выйти, но неожиданно услышал нечто, что заставило его задержаться. Антонина гневно выговаривала Валентине: «Ты думаешь, люди тебе спасибо скажут за твои письма?!»
— Да ладно тебе, — огрызнулась та. — Чего удумала. Какие письма?
— А такие. Верка-то все сказывала. Как ты митрополиту жалобы на нашего батюшку пишешь. И ее пристегнула сочинять.
— А что, не правда? Я правду пишу. Он тут всяко мелет. Его и понять нельзя. Отец Михаил молебен отслужит — и домой. А этот разводит тут турусы. И к чему призывает, не понять.
— А чего понимать. Он говорит, каяться надо. А мы не каемся. Клуб себе придумали. Ходят кому не лень. Может, и в Бога не веруют, а ходят.
— Да откуда ты знаешь, кто верует, а кто нет. Сама-то ты в кого веруешь?
— Я-то в Господа нашего верую. А Господь сказал, надо каяться. Вот ты, Валь, и покайся батюшке, что кляузы пишешь.
— Вот еще. Чего удумала.
— Так зачем ты тогда в церковь ходишь! Батюшке гадишь и каяться не хочешь.
— То мое дело.
— Да не твое, а наше. Мы, как батюшка говорит, одно тело. Мы один организм духовный. И если ты в этот организм дерьма наклала, то мы его и вытряхнем. Если не покаешься.
— Ты погоди грозить. А то я тебе такого устрою! Сама-то больно каешься?
— Я-то каюсь. А у меня и таких заслуг перед бесом нет, как у тебя. Ты мужиков-то полрайона пропустила.
— А твое какое дело? Я в том покаялась.
— А как каялась? Поди, сказала: «Грешна по блудной части» — и все.
— А тебе-то что?..
— Так какое с того покаяние.
— Да такое…
— А ты пальцы загибала?
— Какие пальцы? — А вот с тем-то да тем-то… Главного агронома бы помянула.
— Да молчи ты…
— Да у ней пальцов-то не хватит ни на руках, ни на ногах, — засмеялась староста.
— Вы сами-то хороши. У тебя, Степановна, тоже Кузьмич был после смерти мужа.
— А я молчу. Да и созналась в том.
— Чо созналась. Антонина вон с батюшкой слезу требуют. Ты поплакала-то?
— А чего плакать. Кузьмич мужик-то справный был. Непьющий. Не обидел ни разу. Я его тоже.
— А все ж блуд, — вздохнула Антонина.
