— Не в картинности и витиеватости сила нашего «духовного» слова, — скромно остановил меня отец Алексей, — а в удаче и счастье найти среди слушателей хоть единую душу, куда навеки западет сказанное слово, и исполнится на ней слово Евангелия: «А иное семя упало на добрую почву и дало плод». Доброе слово, в час сказанное, — сила, государь мой, великая сила!
Не успел отец Алексей окончить этой фразы, как в передней раздался сильный звонок.
Отворившая горничная пришла доложить, что пришел посланный от купца Синявина, который и просит отца Алексея немедленно пожаловать к ним.
Гаврила Семенович Синявин был купец-миллионер — один из выдающихся тузов петербургского хлебного берега. Он был вдовец и жил с дочерью, Надеждою Гавриловной, красивой двадцатидвухлетней девушкой, чернобровой, круглолицей, как говорится, кровь с молоком, обладающей тем типом русской красоты, о представительницах которой сложилась поговорка: «Взглянет — рублем подарит».
Не смотря на миллионное приданое, она продолжала сидеть «в девицах», и об этом обстоятельстве ходили разноречивые толки.
Утверждали между прочим, что она без памяти влюблена в одного из «молодцов» своего отца, а потому и отказывает всем другим женихам, но не решается сознаться в этом своему родителю, хотя и боготворящему свою единственную дочь, но человеку нрава крутого, способного на всевозможные самодурства под девизом: «Нраву моему не препятствуй», — девизом, впрочем, общим для представителей серого петербургского купечества, во главе которого стоял Синявин. Толки эти, однако, большинством относились к области сплетен.
Мы с отцом Алексеем вышли в переднюю к посланному.
— Заболел, что ли, кто у вас? — справился отец Алексей у подошедшего под его благословение посланного «молодца».
— Никак нет-с, батюшка, все, слава Богу, в добром здоровьи…
— Молебен, что ли, служить?
— К молебну не готовятся.
— Что же случилось?
— Этого мы не можем знать, чудное что-то делается…
— Что же такое?
— Вернулись Гаврила Семенович от обедни, да прямо в образную и прошли. С час места там пробыли и вышли оттуда сияющий такой, радостный, — никогда мы его такого не видали. В столовую прошли, а оттуда тотчас приказ вышел: Алексея Парфеновича, что у нас в кухонных мужиках служит, и сына его, нашего же «молодца», Петра Алексеевича, к чаю позвать, а меня — бежать к вам, а потом и их к нам пригласить.
Посланный молодец при последних словах обратился ко мне. Я был уже несколько лет поверенным Гаврилы Семеновича.
