— Запах все-таки, я думаю, ужасный?
— Ничего, слабоват… Да пойдемте вместе, увидите и узнаете; кстати, и вскроем в вашем присутствии… — предложил мне Вацлав Лаврентьевич.
— Пожалуй! — согласился я.
— Начнемте, начнемте, господа! — заторопился окружной судья, председатель присутствия.
Мы уселись за стол и началось освидетельствование.
По окончании присутствия отправились на вскрытие.
В «анатомии» уже дожидался нас земский заседатель {Род станового пристава, исполняющего обязанности следователя и мирового посредника.} с письмоводителем, фельдшер и несколько крестьян-понятых.
Вообразите себе небольшую, в две квадратных сажени, избу, состоящую из одной комнаты с двумя окнами, добрая половина которой занята громадной печкой, а другая — большим деревянным столом для трупов — остальная мебель состоит из нескольких табуретов — дверь в эту избу прямо с улицы, без сеней, с крылечком в несколько ступеней — и вы будете иметь полное понятие о сибирском анатомическом театре, кратко именуемом «анатомией».
Температура в «анатомии» напоминала жарко натопленную сибирскую баню (сибиряки все сплошь большие любители париться); сторож, приставленный к этому общественному учреждению, ввиду присутствия в селе почти всего начальства видимо постарался.
И в такой-то температуре почти целые сутки пролежал труп, уже с месяц хранившийся в леднике, хотя и набитом льдом, но атмосфера которого, ввиду спертости воздуха и отсутствия вентиляции (об этой затее сибиряки не имеют понятия — даже форточки вы редко встретите в сибирских городских жилищах) не предохраняет от гниения. Трудно себе представить, какой заразой обдало нас с доктором, когда мы отворили дверь…
Доктор, впрочем, как человек привычный, не обратил на это обычное для него явление никакого внимания, меня же положительно отшатнуло, но, устыдясь свой слабости, я вошел довольно смело. Поздоровавшись с присутствующими, я уселся на любезно предложенный мне заседателем табурет.
Все разместились, и началось вскрытие.
В избе стоял какой-то пар, еще более сгустившийся после того, как один из понятых затворил дверь, оставленную мною открытой. Мне казалось, что я с трудом вижу лица присутствующих и только слышу выкрикивания Вацлава Лаврентьевича, диктующего письмоводителю акт вскрытия, и скрип письмоводительского пера.
Не прошло и пяти минут, как я не вынес и встал.
— Нет уж, вы, доктор, орудуйте без меня: я уйду… не в состоянии… обедать подожду… — заявил я и, шатаясь, направился к двери.
