Но объездчик, к удивлению присутствовавших, отнесся к оскорблению довольно благодушно. Он придержал коня, свесил ноги на сторону. Раскуривая папироску, молчал, рассматривая деда с той снисходительностью, с которой обычно смотрит — сверху вниз — всадник на пешего. Прокоп откровенно потешался над задиристым Пасечником.
— Дед Андрей, откуда у вас на подворье копенка сена появилась? Да та, что за хлевом. Господь бог, должно, послал?
— Сам накосил… — Дед часто заморгал. — С Митькой.
— Не спорю. А где накосили — вот в чем закавыка! Думаете, я не знаю? А если я кликну кого следует да акт составим, что тогда? А что касается собаки — завтра назову Богом, Архангелом или Пасечником — ваше какое дело?
— Называй, раз уж тебе приспичило. Я ведь того… Пошутил.
Дед быстренько ретировался и с тех пор больше голосу не подавал.
Через год Черт вымахал в сильного и злобного зверя. Прокоп предлагал об заклад биться, что в селе не сыскать пса, который мог бы потягаться с Чертом. Правда, на пари никто не соглашался, памятуя о нетерпимости и скандальном характере объездчика. Экстерьером Черт не отличался и представлял собой какую-то помесь: было в нем что-то и от бульдога, и от гончака, и, пожалуй, от других пород. Грудастый, на коротких и как-то криво, внутрь поставленных ногах, черный как ворон, с лоснившейся и отливавшей синью шерстью, он бегал несколько неуклюже, боком, опустив тяжелую голову и загребая лапами под себя; налетая на противника, сшибал могучей грудью, брал мертвой хваткой. Прокоп не мог нахвастаться собакой, и все достоинства Черта приписывал своей системе воспитания: не баловать всякими похлебками, кормить мясом, держать впроголодь и, конечно, без привязи. Еще со щенячьего возраста приучил его Прокоп к подножному корму, а подрос Черт — оказалось, что наловчился искусно давить кур и что отучить его от этой привычки нет никакой возможности. Вдобавок ко всему Черт был умен: промышлял не по соседству с домом, а подальше от двора. Хозяйки роптали, по утрам у колодцев жаловались друг дружке, судачили: «Развел, шалава, свору, а кормить не кормит — вот он и повадился… Верите, кума, уже две иголки от швейной машины на моих глазах сожрал — и хоть бы что! Настоящий черт!» Иная приходила с жалобой в сельсовет. Прокопу все сходило с рук: кому охота была из-за какой-то курицы портить отношения со старшим объездчиком, дружком самого Демешка, председателя колхоза?
Позже в паре с Чертом появился и Ангел. Рыжего, смахивавшего на гончака, но далеко не чистых кровей кобеля Прокоп назвал так не столько в пику деду Пасечнику, сколько из более глубоких, философских соображений.
