В океане. В океане моя страна. А ты?
Капитан. Ну, ты словами-то не разбрасывайся. Страна — это совесть. Она тебя вырастила, воспитала, образование и работу дала. Кто мы ей? Моряки, защитники, кормильцы…
Витя. Дураки. Только говорить об этом не хочется. Где-то мы, капитан, обманулись? На что мы «купились»? Депутаты, плакаты, политдемократы. Гипноз. Соблазн «приподняться». Приватизации, агитации, акции! Дивиденды с процентами. Всем! И голос Кашпировского из телевизора. «…Подставляйте ваши тазики, баночки, рюмочки… Ближе к телевизору! Даю установку на добро…». Добро стало похоже на свинку-копилку перед телевизором. Всем захотелось от государственного пирога по кусочку каждому. Хотелось тебе? И я думал. Грешен. Это потом вспомнил, что дом мой без меня остался, и в доме том даже мыши не живут — жрать нечего. Только мыло в конце месяца по талонам. Надула тебя твоя партия!? Без нас страну на куски разрезала. А нас — в заграницу отправила. И мы с тобой, капитан, кусочками пирога кому-то достались. Хорошо тебе, капитан, пирожком-огрызком в клетке?
Капитан. Партии верю я до сих пор. И ты меня не испытывай. Я партии верен.
Витя. Ослеп ты от этой веры. Думаешь, что не вижу я, как ты измучился. И не стало в тебе размаха. А ведь ты из моей страны, а? Водоплавающий! Помню, как ты ветру кричал и в океан бутылку с водкой бросил, отпив из горла и засмеявшись, как на краю ада. «Выпьем с тобой, океан? На равных!?». Вижу, что помнишь. Голову гладишь свою, будто ты ее уговариваешь помочь тебе. Успокоить. Придумать лекарство. Чтобы примирило оно тебя и твои сомнения. А его нет. Нет такого лекарства и слов таких — нет. Лопнула душа, как рыба из трала. Видел на промысле, когда полный трал рыбы возьмешь, начнешь тянуть по слипу на палубу, а он — трал — вдруг, возьми и порвись. И рыба из него — вся в океан опять потекла. И вся она, хоть и жабрами шевелит и хвостами ластится, а вся она уже, считай, мертвая. Не выживет. Что-то внутри у нее раздавилось и лопнуло. Так и мы — из лопнувшего Союза — не жильцы. Сила наша только в Союзе была, когда были мы вместе. И в каждом размахе была морская песня, типа «Мы вышли в открытое море, в суровый и дальний поход!». Получается — две страны у меня, и это — как две руки. Только сам себе не протянешь ладонь, не сожмешь кулак, за плечо сам себя не тронешь.
Капитан. И Союз никуда не делся. Рано ты от него отказываешься.
Витя. Так это мы от него делись. Куда? Помнишь тот экипаж, который на перелете из Дакара домой, под звон стаканов с песней «Ты морячка, я моряк, ты рыбачка — я рыбак…» стали самолет раскачивать? Самолет посадили на Мальте экстренно и весь экипаж в береговую тюрьму отправили. А там тюрьма на сто человек рассчитана, по последнему слову европейских прав человека: одноместные номера со всеми удобствами, спортзал, бассейн, стадион, ежемесячная стипендия сто долларов. Хочешь больше — есть мастерские, где можно подрабатывать до трехсот. В тюрьме этой за три года больше пяти человек одновременно никогда не набиралось — выкуп платили и «по домам». А наши сразу отказались дальше лететь и согласились отбывать наказание сроком в один год. Половина нашла способ остаться и работать на острове после отбывания. Треть улетела через год домой. А несколько человек завербовались и полетели назад, к берегу океана. Я их понимаю. Я сам такой. Есть Союз или нет — мое место на промысле. Даже если этот промысел — африканский капкан.
