И везде картины. Разных размеров и на разные темы. Гуашью, акварелью, маслом. Я насчитала их около двенадцати…
И лишь одна стена, та, что напротив окна, пуста. Огромное белое пятно. Ровная монолитная поверхность. И ничего более. Я хотела было разместить на ней пару картин, но, как оказалось, сделать это было невозможно. Рамы сидели, словно влитые, отсутствовало даже пространство между полотном и стеною.
Оставив всё как есть, я сажусь за письменный стол. Ладонью провожу по приятной и тёплой столешнице, чувствую смолянистый аромат… Складываю бумаги в стопку, аккуратно разглаживаю и начинаю писать.
Огромными буквами заголовок. «ЛАЭРЕН»
Номер первый. Велиар.
Велиар Миттеру. Первый в Лаэрене. Кровь на розах. Печаль в поцелуе.
Далее только имена, собранные за это безумное время. Без нумерации. Цифры я расставлю позже.
Когда разберусь, что к чему.
Лукреция, Арис, Златовласка, Руминистэ и Котовски.
И я. Соби.
Я последняя, стало быть седьмая… До меня Руминистэ. Златовласа была до неё, но после Котовски… Эээх, тяжело мне даётся понимание с таким вот «обилием» информации.
Так, всё-таки проясняется немного… Остается только понять, кто раньше появился: Лукреция или Арис?
Убираю список в сторону и задумчиво смотрю на белую стену.
Это мой МИРИК.
Но меня не интересует ничего в нём, разве что эта стена…
Моя игра — ИСТИНА.
Но как играть в неё?
Я снимаю ботинки и забираюсь на кровать. Неловко отодвигаю плотную ткань тёмно — зеленых штор в сторону и с подушкой сажусь на подоконник.
За пыльным стеклом — город. Живой, странный и знакомый. Я смотрю сверху вниз на грязноватый дворик.
И там, где-то внизу, идёт девушка, прижимая к груди бледными руками пакет. Я любопытно разглядываю её, единственное живое существо в городе за окном.
Кто она?
Не знаю…
Кто она для тебя?
Не помню…
Чёрное пальто, зелёный шарф, дурацкая шапка — ушанка. Желтоватые, по грудь волосы. Бледное размытое лицо. Запотевшее стекло не дает мне разглядеть её…
Я вижу её растерянное лицо и в шоке понимаю, что она так же смотрит на меня.
И тут, словно тоже испугалась, она бежит прочь, прижимая крепче пакет, и кричит…
И до меня долетает эхо её крика. И мне становится больно оттого, что я слышу…
«Ты же умираешь! Я же предатель! Убийца!» — вот что она кричит.
А перед моими глазами её лицо, маленькое, растерянное, в серых дужках оправы — она носит очки. Словно её лицо навсегда запечатано в моей памяти.
В боли моё сознание плавится, и я падаю на кровать, чтобы свернуться клубочком и плакать.
