Старпом по портативной рации передал с борта, что агент прислал телексом «Следовать указаниям лоцмана. Мишин отец контролирует масляный бизнес дальних факториях. Фрахтователь заинтересован максимальном контакте и развитии перспективы». Вот и стали мы при исполнении дипломатической и коммерческой миссий. Далеко заехали. И смех и грех.
Ночь прошла как на приеме великого посла: питье, фрукты горками на больших блюдах, возбуждающий бой барабанов и фигуры вьющихся к небу женщин, в красно- синих отблесках танцующих костров. Миша пел: «Не слышны в саду даже шорохи…». И плакал как нормальный русский мужик в горьком запое. Но говорил связно, командами. Я понял, что лучше всего он владел командами. Совершенно без ошибок и акцентов произносил: «в походную колонну шеренгой по четыре равнение на середину — запевай!» и сам пел, подражая голосу великой певицы: «…Когда придешь домой в конце пути, свои ладони в Волгу опусти…» и опять плакал. О чем он думал? Что вспоминал? Что он запомнил на многосуточных перегонах поезда через Урал и Сибирь под маршевый ритм «Любовь, комсомол и весна!»? Великий кормчий реки и народа. С сердцем на восемь счастливых жен.
С рассветом погрузились на судно. Мишиных гостей и спутников было человек двести. На грузовой палубе растянули полотняные навесы и расстелили бесконечное многоцветье ковриков. Женщины отдельно, мужчины отдельно. Миша на мосту, как и подобает лоцману. Грустно подождал, пока снялись с якоря и развернулись против течения, взял из флажного шкафчика сигнальный флаг большого размера, расстелил его в правом углу, разулся, опустился на колени лицом к восходящему по носу солнцу, и забылся до самого обеда в скупой на слова мусульманской молитве. То лоб на ковер, то ладони к небу.
Река петляла между кустарниками и большими деревьями. Сужалась. Разливалась под самый горизонт. Только цапли, буйволы и одинокие деревья стояли в ней на дрожащих в плывущим солнечном мареве тонких ножках. Стадо антилоп гнали два пастуха-мальчика в набедренных повязках на черных худеньких тельцах. Антилопы и мальчики, по щиколотку в затопившей долину воде, равнодушно глядели на судно, петляющее меж деревьев, на шатры и навесы меж леерных ограждений и мачт, и продолжали свой путь, будто видели это по десять раз на день. В одном месте река снова входила в русло, сужалась и делала крутой поворот между глиняными откосами, на одном из которых стоял слон. Он стоял не шевелясь, когда судно проходило в тридцати метрах от него и волны заплескались между бортом и берегом, не находя себе места бежать дальше. И земля зашуршала с откоса в воду. А слон стоял.
