После этих слов он что-то затарабанил на местном наречии, и воин справа от нас, подняв автомат на вытянутой в небо руке, выстрелил длинной очередью. Люди вокруг замерли и умолкли. Миша продолжал говорить, и они слушали, лица стали серьезными, и дети не улыбались, а только смотрели на нас с неподдельным ужасом. Я окончательно поверил, что он учился на медицинском и фельдшерском, дружбы народов и подводного плавания. И понял, что он хочет построить общество семейного социализма. Может быть, даже в мировом масштабе.
Дед, похоже, тоже это понял и скреб бороду, исподлобья оглядываясь по сторонам. Молодая кровь флота у наших юных товарищей спала с лиц. Я прикидывал различные варианты развития событий и не мог отделаться от ощущения, что я не боюсь. Что-то бутафорское было в этом представлении. Что-то не реальное. Не настоящее. Дед спросил тихо:
— Думаешь, сначала зарежут, или живьем зажарят?
— Надеюсь, что убьют с красивыми девочками, которые на подиуме.
— С девочками, да такими красивыми — умирать не страшно.
— А может у них другой план? — спросил донкерман, с надеждой кося глазами на пышногрудую красавицу цвета черного дерева и весьма недвусмысленно оглядывающую всех нас по очереди, как на смотринах.
— Тебя, конечно, оставят на развод молодого племени, — парировал дед, — вот только пару подыщут, попородистее, чтоб без осечки и много.
В этот момент Миша снова прокричал нечто командное, толпа вокруг нас стала сортироваться. Дети отодвинулись. Мужчины (вооруженные тоже) отошли на задний план, вокруг нас образовался хоровод женщин, причем не только «красавиц». Они не танцевали и не пели, но ходили вокруг нас, и между нами, некоторые — дотрагивались, иные — старались заглянуть в глаза каждому, будто пытаясь что-то понять или быть понятой. Но мы не понимали.
Наконец, Миша снова скомандовал и все отдалились от нас. Движение и суета прекратились. Мы остались стоять в кругу. Но поднялся многоголосый гвалт. Наши гостеприимные хозяева вдруг забыли о нашем присутствии и бурно обсуждали нечто друг с другом. Английский парламент под открытым небом. Еврейская свадьба без шляп и галстуков. Цыганский базар без лошадей. Чужая жизнь. Это затянулось так надолго, что даже самые молодые из нас устали бояться и открыли рты от любопытства. В толпище на холме, между тем, возникали собственные клубки, группирующиеся и рассыпающиеся, как синоптические вихри в океане. Один из таких вихрей потянулся к нам, во главе его была экзальтированная красавица в тряпичной шляпке, длинной огненно-красной юбке, такими же красно торчащими сосками на упругой груди и яркими губами, которые были искусаны собственными ее зубами, породистыми и страстными, как у необъезженной кобылицы. Она подошла к деду, стала напротив него, широко расставив ноги и запрокинув голову, прокричала на своем языке, пронзительно и беспощадно, но гул соплеменников ее не одобрил. Тогда она прокричала еще что-то, дети засмеялись, а взрослые зацокали языками. Но другая женщина, тонкая, гибкая, курчавоволосая, с маленькими сосками-мордочками и глазами нападающей гиены встала перед ней, вытаптывая песок маленькими пяточками, будто подготавливая место для боя.
