Арабы оживленно беседовали, сидя на нарах. Напряженного молчания, как в бытовке, здесь не было. Слышался смех, кто-то напевал мелодию с витиеватыми руладами. Некоторые читали, сев поближе к лампе. Женщина в платке пристроилась на металлической лесенке, которая вела наверх, в купол и пришивала пуговицу к рубашке, близоруко щурясь. Вдоль стены тянулась непонятная надпись по-немецки с восклицательным знаком на конце. Белые готические буквы на серой стене выглядели так, будто их только вчера прорисовал немецкий ефрейтор, обмакивая кисть в ведро с краской.
Миша ощупал бока — ребра, похоже, были целы. Сильно болела огромная шишка на затылке и руки, которые, видимо, приняли на себя большинство ударов. Очень хотелось пить. Возле стены стояла вода в пятилитровых бутылках и лежала пачка пластиковых стаканчиков. Напившись, он бросил стакан в большой полиэтиленовый пакет для мусора и лег на свое место. Повертелся, нашел удобное положение, чтобы не беспокоить шишку на голове и, несмотря на шум и включенный свет, почти сразу уснул.
Долго поспать не удалось. Кто-то настойчиво тряс за плечо, слышны были шаги по металлическим ступенькам. Покряхтывая, Миша поднялся на ноги. Перед ним стоял Шакиб:
— Собирайся, земляк. Машина пришла, — он незаметно сунул в Мишину руку клочок бумаги. — Это электронный адрес моего отца. Будет возможность — напиши ему, что я жив.
— Куда нас повезут, не знаешь?
— Нам этого не говорят. Рабочая сила много где нужна…
Шакиб достал из кармана листок и стал зачитывать имена. Четверо беженцев, быстро собрав свои пожитки, подошли к лестнице.
— Маассалама, — говорил каждый, карабкаясь наверх.
— Маассалама, — слышался в ответ нестройный хор голосов.
Миша прощаться не стал. Просто полез вслед за всеми. Пригнув голову, вылез из люка и подошел к остальным. Сразу пожалел, что не прихватил с собой одеяло — ночной холод пробирал до костей. У ворот стоял грузовой фургон Ford Transit с финскими номерами. Игуменья о чем-то беседовала с двумя белобрысыми здоровяками. Увидев группу, стоящую на дороге, один из здоровяков помахал рукой: «Ком, ком!» и стал открывать распашные дверцы фургона. Откуда-то из темноты к нему подошел Сулейман с пачкой паспортов. Белобрысый брал паспорт, щурясь в полумраке, сверял фотографию с лицом очередного «пассажира» и, сунув документ во внутренний карман куртки, показывал рукой: «Залезай». Увидев краснокожий российский паспорт, с удивлением поднял брови и что-то спросил у Сулеймана, видимо, по-шведски. Тот довольно бойко ответил на том же наречии. Очевидно, объяснения удовлетворили белобрысого, и он, сунув Мишин паспорт в карман к остальным, пропустил его внутрь. Пассажиры разместились на узких лавках вдоль стен. Здоровяк с силой захлопнул дверцы (отчего неприятно заложило уши) и фургон погрузился в полную темноту. Только циферблат часов одного из беженцев подрагивал зелеными стрелками, пока их хозяин устраивался поудобнее. Затарахтел двигатель, Мишу качнуло вбок — скрипя переборками, Форд запрыгал по неровной дороге.
