В XIX веке Шопенгауэр вгляделся в то, что является средоточием всякого человека, в волю, и выдвинул тезис, что воля в мире и является кантовой вещью в себе — чем-то безусловно существующим, но неразложимым на составляющие никакими усилиями разума.
Современник Шопенгауэра, Кьеркегор, вгляделся в духовные искания всего человечества, и нарисовал картину нашей духовной устремлённости вверх, которая может приводить к трагическим столкновениям высокого с высочайшим, то есть доброго с божественным.
Склоняясь перед требованиями кодекса скромности, я попросил бы кого-нибудь из друзей-читателей завершить этот ряд за меня и написать: в ХХ веке Ефимов вгляделся в необъяснимую радость игры, испытываемую всеми людьми, и предложил рассматривать боль и удовольствие как важнейшие формы познания, дарованные нашей воле: боль — физическая или душевная — всегда говорит о сужении нашей свободы, нашего царства я — могу; удовольствие, радость — всегда о расширении границ этого царства.
Недремлющее око
С самого начала мне было ясно, что моё увлечение метафизикой не может никоим образом реализоваться в подцензурной печати, что даже показать рукопись «Практической метафизики» редакторам советских издательств было бы слишком опасным шагом. Идеологический зажим в стране всё крепчал, независимое мышление каралось лагерными сроками и ссылкой.
В 1965 году в Ленинграде были арестованы члены группы, издававшей самиздатский общественно-политический журнал «Колокол». Их руководитель, Валерий Ронкин, получил по статье 70 уголовного кодекса семь лет лагеря и три года ссылки.
В феврале 1966 в Москве закончился судебный процесс над Синявским и Даниэлем. Приговоры: Синявскому — семь лет лагеря, Даниэлю — пять. Началась, было, кампания протеста, но на её участников тут же обрушились кары, инициаторов — Юрия Галанскова и Александра Гинзбурга — отправили в лагерь.
Год спустя в Ленинграде арестовали 20 человек, входивших в тайную организацию ВСХСОН — Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа. Руководитель, Игорь Огурцов, получил 15 лет лагеря, остальные члены группы — от 4 до 10 лет. Был среди них и наш приятель, бывший член литкружка Эди Александровны Мóдель, Михаил Коносов.
Мы принимали какие-то меры предосторожности, не говорили о важном по телефону, не писали в письмах, прятали рукописи и зарубежные издания, хотя понимали, что, если им очень понадобится — найдут. Пущенную в Самиздат «Практическую метафизику» я приписал неизвестному автору, Андрею Московиту. (Такой хитрец — пусть ищут меня в Москве!) Один из экземпляров рукописи мой друг — сосед по квартире — партнёр по бриджу — Марк Подгурский хранил на дне корзины с грязным бельём. В записной книжке я использовал нехитрый шифр. Например, запись Averbahil, Munich, Podrez 5-11, 333-3787 означала на самом деле: Илья Авербах, Ленинград, переулок Подрезова, дом 5, кв. 11, тел. 33-37-87 (первую цифру в семизначном номере следовало отбросить). Chum, Roma, Svetly, 35-239 означало Володя и Майя Чумак (друзья с Ленфильма), Светлановский проспект, дом 35, кв. 239. Опять же, понимал, что и про друзей разнюхают. Но, по крайней мере, оттянуть, дать им время подготовиться в случае моего ареста — вот что казалось важным. Последняя записная книжка пересекла со мной границу СССР, хранится у меня до сих пор.
