В 1983 году я, находясь в Мичигане, получил эту книгу с дарственной надписью от автора. Читал с волнением, с полным доверием, с радостью за героя-пловца. Но лучше бы я оставил чтение, не открывая последнюю часть — «Размышления советского политзаключённого». Там, в главе 65, под названием «О будущем устройстве свободной России» можно прочесть такие рекомендации:
Будущее устройство России должно основываться на принципе «Никто не забыт и ничто не забыто!»… Нельзя допустить, чтобы люди, потерявшие здоровье в борьбе с коммунизмом, влачили бы жалкое существование из-за недостатка средств. Средства на все эти цели можно получить за счёт конфискации имущества у коммунистов и за счёт неоплачиваемой принудительной работы коммунистических преступников.
Главные коммунистические преступники или их кровные родственники, если эти кровные родственники пользовались при коммунизме особыми льготами, должны понести более суровое наказание. Никто из коммунистических преступников не должен избежать наказания… Мы… должны искать своих врагов во всех странах мира, потом привозить их в Россию и казнить публично — и без всякого срока давности… Россия с первых дней своего освобождения должна заявить о своей силе, чтобы никаким западным либералам и недобитым коммунистам не пришла мысль помешать русскому народу совершить правосудие. Эта сила должна быть и военной и политической.
То есть, лагеря с «неоплачиваемым трудом» остаются, карать будем не за конкретные преступления, а просто за принадлежность к коммунистической партии, родственникам осуждённых тоже не уйти от нового — антикоммунистического! — правосудия. Читая такие лозунги в годы «перестройки» многие читатели в СССР могли задуматься: не лучше ли терпеть власть недалёкого лейтенанта Коваля, чем попасть под власть его умного и непримиримого арестанта, Юрия Ветохина?
Подёнщина литературная
Первая моя «взрослая» книга вышла в 1965 году, следующая выйдет лишь в 1975. Погоню за литературными заработками в течение этих десяти лет можно сравнить с блужданиями героев Джека Лондона по снежной пустыне в поисках чего-нибудь съедобного, с охотничьими и рыболовными усилиями Робинзона Крузо. Нельзя было гнушаться никакой работёнкой, никакими крохами, падавшими со столов пирующего Массолита.
Меньше всего платили за внутренние рецензии на рукописи графоманов, присылаемые в редакции журналов, — кажется, три рубля, независимо от объёма присланного произведения. Но добрая «Звезда» подбрасывала мне, Довлатову и ещё нескольким нашим сверстникам этот приработок довольно регулярно. На Западе мы узнали, что почти все журналы и издательства включают в свою рекламу фразу: «Рукописи не возвращаются и в обсуждение их редакция не вступает». В СССР такой подход был бы недопустим. Он означал бы скрытое признание того, что не все люди одарены талантом, то есть подрывал бы самые основы эгалитарной ментальности.
