Только сутками позже, на связанной из сучьев волокуше, втащил он в зимовье ещё живого Соошио. От запаха застоявшейся крови, от звериной вони, впитавшейся в его тело и обрывки одежды, кружилась голова и тошнило. Уже в избе стало видно, что с ним сотворил медведь. Глубокие рваные раны зияли на груди, на животе… Лица было не узнать… Да и не разглядеть было «лица». Не было его! Вытек вырванный клыком глаз. Сорвана, разорвана, разжевана в кровавое месиво, забита колтуном волос прилипшая к изуродованному… месту, где прежде было Лицо Человеческое, «кожа» — скальп. Сломан в двух местах позвоночник. Вырвана из сустава и в лоскутья превращена рука… Нет! Всё это не было уже руками!,,, Соошио ведь пытался защищаться ими, не имея уже сил вырвать из ножен тесак…
Кобаяси–сан умирал.
…То, что увидал я на четвёртые сутки несчастья, ворвавшись в стойбище друзей, вполне могло сломать и меня. Я ведь ничем не отличался от Ямамото–сан. Но в отличие от него должен был действовать — был я чуть опытнее его. Чуть больше видел и пережил. И ещё был я сыном мамы своей. И кем–то вроде старшего в нашей компании.
… Опамятовавшись, вспомнив похожие медвежьи закидоны на «Земле Бунге» в не такой уж и далёкой отсюда Арктике, и моё в таких случаях невольное четырёхлетнее «фельдшерствование», я очнулся. Бога поблагодарил за надетый на Соошио по верх полушубка и зверем в лоскутья разодранный плащ из «чёртовой кожи». Вместе с Хироси разогрели котёл. Перепеленали Соошио мешками, вываренными в сале злосчастного шатуна. Сбегал с собаками в тайгу, где вскоре нагнали они на меня кабарожку. Свежей кровью её кое–как, по карцерному, «отпоили» Соошио. И, пробежав трое с небольшим суток, лыжными нартами «примчали» его в ночь на 30 декабря 1952 года на прииск Кировский, в избу приятеля моего Аркадия Тычкина — верховского чалдона из ссыльных Забайкальских казаков.
Соошио и Хироси — второй год как беглецы из «японских пленных» лагерей иркутского Усть—Илима. Ищут их здесь, нет ли — за полторы тысячи вёрст от места побега — нам не ведомо. Однако, должны бы искать. Потому о них никто, кроме нас с Аркашей и друга его Отто Кринке, не знает и знать не должен. Даже необходимые Соошио — сейчас, сию минуту — врачи местной больницы. Оба хирурги «От Бога!». Оба интеллигентные люди, бакинцы из ссыльных. Мусульмане. Но после полутора десятка лет каторжных лагерей, дорвавшись в больничке своей до халявного спирта, опустились. И беспробудно пьют! Да ещё и «марафет лижут»! И под газом вполне могут сболтнуть и выдать, сами того не хотя.
