Тут даже я, наконец, сообразил: боров–то наш, Ивойлов, — не лыком шит! Он ведь этот разговор–бодягу затеял при нас неспроста. Они, чины энкаведешные, вообще то, при нас говорить не стеснялись. Не такие еще разборки вели промеж себя, полагая нас существами низшими, вроде животных, перед которыми стесняться не пристало. Но здесь, на палубе страшной посудины, Ивойлов затеял разговор неспроста. Он свидетелей к предстоявшему трибуналу готовил. И темою свидетельства были не погубленные в трюмах люди, а всё та же «тара под горючее» — предмет интереса Верховного. И ещё: совершенно непонятные действия — или полное бездействие — задумавших и отправивших в никуда множество людей! Понимать его надо было так: дело с этапом нечисто. Он это предположение, тет–а–тет, высказывает коллеге–начальнику. Без свидетелей — на всякий случай. Но… хочет, чтобы свидетели всё же были…
И они будут! Будут они!
— Все! Я с тобой больше здесь говорить не стану — в управлении у меня договорим…
— Поздно будет — в управлении–та! Завтра срок! А до завтрева я отсюда никак уйти не смогу — люди мои здесь. И баржи — вот они. Тут. Стоят. Ждут. А снизу другие прут — военные теперь за них ухватилися хватко — по второму разу уже не отберешь у них! Теперь они баржи эти нам повставляют: радёвка за радёвкой мне на стол кладется почасно! Читать не успеваю… И вот, товарищ комиссар второго рангу, к завтрему очистить все эти посудины приказывается, а мы на первой этой двенадцать часов топчемся, и одну ее никак опорожнивать не начнем — тысячи же покойников, — это в одной только! А в тех? А дальше, которые на подходе? Они ведь и вовсе за сутки не подойдут. Тут надо все по–другому делать. А как? Нет опыта, товарищ комиссар второго рангу, как в таком разе здеся, при такой густоте населения поступать. На Дальнем Востоке после приказа июльского тридцать седьмого года номер «ноль ноль четыреста сорок семь» мы баржи из Благовещенска не выгружали вовсе, а притапливали…этта, топили, значит, там же, в Амуре, наспротив Николаевска. А тут мало того, что не очистить никак, а сами–то баржи не трожь — тара! И еще вопрос, товарищ комиссар второго рангу, — куда все содержимое, значит, разгружать? Вот — вынесли, к примеру. А дальше? Вопрос, товарищ комиссар второго рангу. Бо–о–ольшая политика! Ладно, — наверху траншеи роют. Что б свалить в них. Так ведь на всё берега не хватит — столько их покойников набирается по сводкам! В прошлом году можно было все в воду — в реку, — там без этих Волга покойниками исходила, солдатами, вольными ли. Все к одному. А теперь нельзя. Народ кругом. А он и так все узнает — не в зоне получилось. Подумал кто?
