— На сухаричек, погрызи — я мигом. Кожаный усадил Вовку на табурет, исчез и вернулся с сумкой.
— Отдашь Грише, — сказал он. — Ну, погостил, детка, и хватит, теперь иди.
Ничему уже не удивляясь, Вовка покорно взял сумку, — она почему-то стала тяжёлой, — и потащил её назад к проходной.
Навстречу попались две девочки. Они тоже несли сумки. В сумках стояли кастрюльки, бутылки и лежали краюшки хлеба.
Когда Вовка, пройдя проходную, доплёлся до того места, где они расстались с Григорием, тот неожиданно появился из-за куста, вырвал сумку из Вовкиных рук и торопливо зашагал обратно к посёлку.
— Живей, живей!-шипел он на Вовку, который еле поспевал за ним. — Нам, пока обед не кончился, ещё раз обернуться надо.
Они добежали до базара и остановились у зелёного, сколоченного из фанерных щитов, ларька.
Двое парней, держась друг за друга, примеряли у ларька новенькие сапоги.
Сапоги блестели на солнце, как стальные.
Григорий обошёл ларёк и стал около узенькой, увешенной замками двери.
— Тётя Маня! — шёпотом позвал он.
Ларёк затрясся. Дверь распахнулась, и на пороге показалась огромная женщина — целая гора мяса, упакованная в дюжину кофт и юбок.
— С кем это ты? — басом спросила она, двинув тройным подбородком в Вовкину сторону.
— Новенький. Туда ходил, — многозначительно объяснил Григорий.
— А-а… Это хорошо, тебя-то уж там не пропустят — приметили, — согласилась тётя Маня, протянула огромную, с короткими пальчиками, руку за сумкой, взяла её и исчезла за дверью.
Через минуту ларёк снова заходил ходуном. Из двери высунулась тёти-Манина рука с сумкой.
— Лови!
Григорий на лету подхватил сумку и, не оглядываясь, зашагал прочь…
— Павел Афанасьевич, когда мама придёт? — спросил Вовка Кожаного, второй раз в этот день очутившись в бараке.
— Скоро. Телеграмма есть — через три дня приедет, — трепля Вовку по щеке, ответил тот. — Уехала она тебя искать. А теперь неси, милый, сумку. Неси.
Раньше мир был прост.
Он был лишь немногим больше посёлка, где жили Вовка с мамой.
Где-то неподалёку, вероятно, за речкой, лежали города и страны, нарисованные на картах — Ленинград, Москва, Африка,-о которых говорило радио и о которых писали в книжках.
В мире жило не так уж много людей, и все они относились к Вовке самым наилучшим образом. Всё, что будет сегодня, завтра, через год, — всё было заранее известно.
Жизнь была ясной, как медная пуговица.
Отъезд всё изменил.
Жизнь обрушилась на Вовку как водопад, как стремительный поток людей, городов, вопросов и происшествий.
