, уже почти взрослый. Никто из двоих не заметил стоявшего в тени, за стволом большой сосны Уилла. Когда звери поравнялись с мальчиком, медведь догнал оленуху и нанес вооруженной мощными когтями лапой удар, от которого оленуха рухнула. Но, накинувшись на жертву, медведь заметил наконец Уилла и отпрыгнул с яростным рычанием. Уилл невольно вскинул руки и закричал. Будь медведь старше, мальчику не поздоровилось бы; но этот испугался сам и неохотно побежал прочь, вихляя задом и оставив добычу сопернику. Уилл предпочел не ждать, пока зверь передумает, и, взвалив еще вздрагивающую тушу на плечи, спотыкаясь, пошел к лагерю. Джо, увидав новый дар небес, был в восторге.
– Ты настоящий шаман! – воскликнул он. – Заставил старину медведя охотиться для себя!.. Теперь у нас обоих будут рубахи из оленьей шкуры, – пообещал он, когда мальчики свежевали тушу.
Пришлось поработать еще, дубить и сушить шкуру, но в результате у мальчиков оказались две превосходно выделанные шкуры, мягкие, какой может быть только настоящая оленья шкура. А сшить рубашку оказалось довольно легко – это и впрямь проще, чем многие другие портняжные и скорняжные работы. Во всяком случае, Джо лишь прорезал отверстия для рук, ряд петель для пуговиц и оленьими жилами пришил сами пуговицы, которые он вырезал из мягкой березы. И у ребят появились мягкие охотничьи рубахи без рукавов, свободные и прочные. И еще осталось довольно шкуры, чтобы выкроить две пары мокасин; мальчики сочли, что обувь оказалась весьма кстати, даже несмотря на то, что их собственные подошвы к этому времени закалились и загрубели.
Прошла пара дней, и однажды утром, за завтраком, Уилл вдруг замер с недоеденной печеной форелью в руке.
– Знаешь, Джо, с едой что-то не так. Как-то невкусно.
– Соль, – фыркнул Джо.
– Точно, в ней-то и дело, – пробормотал Уилл, задумчиво разжевывая кусок. – То-то я и смотрю, что вроде как пресно…
– Сегодня утром, – сказал Джо, – ищи гикори. Добудь мне его луб. Я буду делать правильный вкус для еды.
И после завтрака белый мальчик отправился по склону горы, оставив друга, свернувшегося на ложе из хвои у костра, чтобы завершить отделку пояса из змеиной кожи. Стояло теплое, наполненное ароматами утро, и Уилл, рысивший через лес в своих новехоньких мокасинах, ощущал, что переполнен радостью бытия, которую влила в его жилы неделя с лишним жизни на природе. Поначалу ему вообще не попадались деревья с твердой древесиной. Повсюду стояли тсуги с короткой хвоей, ели, чьи иглы длиннее и растут по всей окружности ветки, и бальзамические ели, у которых иглы плоские и изогнутые, а внутренняя сторона иголок светлее внешней. Там и тут поднимались белые сосны, которые легко узнать по длинным тонким иголкам и стройным высоким стволам. После полосы вечнозеленых деревьев показались белые березы, светившиеся корой как бледные привидения; сахарные клены, буки и белые ясени – у последних листья сидят не на ветках, в отличие от ясеня черного, а на длинных черенках. И наконец, на верхней части склона, Уилл обнаружил то, что искал, – большое дерево гикори. Это был лохматый гикори с шероховатой корой, лоскуты которой висели на стволе неопрятной, клочковатой бахромой.
