На углу улицы он обнаруживает булочную. Ее запахи дразнят обоняние, но он не смеет зайти. Сквозь незашторенные окна виднеется плотная очередь перед прилавком — это его и отталкивает. Он высокий, плечистый; в таких небольших помещениях все взгляды на какое-то время неизбежно обращаются к нему, и перспектива стоять под прицелом такого внимания, прижатым к другим страждущим, его совсем не прельщает.
Бен возвращается в квартиру ни с чем.
Но теперь все вовсе не так беспросветно, как было еще вчера. Он не понимает причины своего душевного подъема. Ни когда перекусывает перед телевизором, ни когда вновь берется за строчки, — больше от безделья, — ни когда подумывает отправиться спать.
Понимание приходит к нему, лишь когда он различает уже ставшие такими привычными звуки проигрывающейся пластинки. Бен торопится на лоджию и с заходящимся в чуть встревоженном стуке сердцем открывает окно.
Чтобы вновь увидеть лишь темнеющий оконный проем и открытый ящик на подоконнике, из которого и звучит незатейливая, будто шутливая песенка об обыденности жизни и об этом городе. Но никто не показывается ему, и это вызывает досаду.
С чего-то он успел придумать себе, что она знает о его появлении. Но ведь может так статься, что он просто наблюдает за чужой жизнью. И это никакой не диалог.
Наверное, она даже не догадывается о том, что кто-то ждет, когда она заведет в очередной раз пластинку.
Под неспешное пение он начинает задумываться о том, кто она такая.
Он видел ее дважды. Оба раза девушка казалась ему довольной своей жизнью. Насколько он вообще мог об этом судить. Наверное, работает где-то неподалеку. Возможно, в одной из тех лавочек, что он видел вечером на улице.
Эта мысль внезапно оказывается очень волнующей, стоит ему только представить, что он мог встретиться с ней сегодня лицом к лицу. Она-то бы и не поняла, кто он такой, зато сам Бен мог бы увидеть ее вблизи, возможно, поздороваться и попросить помочь ему… — с чем там? — с выбором горшка, например.
Даже в его мыслях выходит убого. Но он с легкостью может представить, как она улыбнулась бы ему в ответ, — он уже видел ее яркую белозубую улыбку, — как любому другому покупателю, и как заговорила бы. В его воображении ее голос похож на тот, что пел сквозь громкое потрескивание в его первое утро здесь: мягкий, но живой, чуть осипший и певучий.
И тут пластинка заедает. Это действует отрезвляюще. Бен выпрямляется и вновь пристально вглядывается в окно соседствующего дома: он только что заметил движение рук, подхватывающих короб с подоконника и уносящих его вглубь мансарды.
