Медсестра подводит Лале к Менгеле. Тот прекращает осмотр.
— Ты опоздал, — с ухмылкой произносит он, явно наслаждаясь смущением Лале, потом указывает на небольшую группу девушек, стоящих слева от него: — Этих я оставляю. Нанеси им номера. — (Лале отходит.) — В скором времени, Татуировщик, я тебя заберу.
Лале оглядывается, и вот оно! Эти плотно сжатые губы изгибаются в кривой ухмылке. И снова Лале пронизывает дрожь. У него трясутся руки. Лале поспешно направляется к небольшому столу, где сидит другая медсестра с личными карточками наготове. Она освобождает для него место. Он пытается справиться с дрожью в руках, раскладывая инструменты и расставляя бутылочки с чернилами. Потом бросает взгляд на Менгеле, перед которым стоит очередная напуганная девушка; тот запускает пальцы ей в волосы и щупает груди.
— Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого, — слышит Лале его голос.
Лале видит, что девушка дрожит от страха.
— Ну, ну, ты в безопасности, это госпиталь. Здесь мы заботимся о людях. — Менгеле поворачивается к ближайшей медсестре. — Принесите одеяло этой милой крошке. — Повернувшись к девушке, он говорит: — Я позабочусь о тебе как следует.
Девушку посылают к Лале. Лале опускает голову, готовясь войти в ритм нанесения цифр, показанных ему медсестрой.
Когда работа завершена, Лале выходит из здания и снова смотрит на огороженный участок. Он пуст. Лале падает на колени, чувствуя позывы к рвоте. Ему нечего извергать: единственная жидкость в его теле — это слезы.
* * *
В тот вечер Гита приходит к себе в барак и узнает, что прибыли новенькие. Старожилы с негодованием разглядывают прибывших. Им не хочется рассказывать о предстоящих ужасах, не хочется делиться своими пайками.
— Гита, это ты, Гита? — окликает слабый голос.
Гита подходит к группе женщин, где многие на вид старше ее. В Биркенау редко увидишь пожилых женщин, здесь для работы нужны молодые. Одна женщина идет к ней с распростертыми объятиями:
— Гита, это я, твоя соседка Хильда Гольдштейн.
Гита смотрит на нее и вдруг узнает соседку из родного города Вранов-над-Топлёу. С их последней встречи та исхудала и побледнела.
Гита вся во власти воспоминаний: запахи, ощущения и видения прошлого. Знакомая дверь, аромат куриного супа, потрескавшийся кусок мыла у кухонной раковины, счастливые голоса в теплые летние вечера, объятия матери.
— Госпожа Гольдштейн… — Гита подходит и сжимает руку женщины. — Вас тоже забрали.
— Примерно неделю назад, — кивает та. — Меня разлучили с родными и посадили в поезд.
