Кому пожаловаться? Насколько бы значительной ни была интеллектуальная культура, принесенная мной из мира, я не мог сейчас изменить реальностей жизни. Мои знания перед лицом бесконечности были подобны маленьким мыльным пузырькам, которые несет порывистый ветер, обладающий властью изменять ландшафт. Я был своего рода вещью, которую тайфун истины отнес очень далеко.
Спрашивая самого себя, не обезумел ли я, я пребывал в бодрствующем сознании, убеждая себя в том, что продолжал оставаться самим собой. Физиологические потребности сохранились без каких-либо изменений. Голод пропитал все мои фибры, однако, невзирая на это, вопреки прогрессирующему истощению, я не упал в абсолютном изнеможении. Время от времени я находил, как мне казалось, дикие овощи, к которым жадно кидался. Я пожирал неизвестные листья, глотал воду из мутных источников. Столько, сколько мне позволяли непреодолимые силы, подталкивающие меня идти вперед. Много раз я поглощал грязь с дороги, вспоминая старый насущный хлеб, проливая обильные слезы. Часто я испытывал необходимость прятаться от огромных стай грубых, потерявших человеческий облик существ, которые проходили мимо, словно ненасытные хищные звери. Это были ужасающие картины! Усиливалось уныние. Потом я начал вспоминать, что должен был существовать «Всевышний Автор жизни», где бы он ни был. Эта мысль придала мне сил. Я, ненавидевший религию при жизни, почувствовал сейчас необходимость мистического утешения. Врач, чрезвычайно привязанный к негативным проявлениям своего поколения, я испытал потребность в новом мироощущении и счел необходимым признать провал самолюбия, которому я с гордостью посвящал себя при жизни. И когда силы окончательно покинули меня, когда я почувствовал, что полностью погрузился в грязь, не имея более сил, чтобы подняться, я попросил Всевышнего Творца протянуть ко мне свои отцовские руки.
Как долго длилась мольба? Сколько часов я молился, сложив ладони, словно маленький страдающий ребенок? Я лишь знаю, что дождь из слез омывал мое лицо, что все мои чувства сосредоточились на болезненной молитве. Мог ли я быть полностью забыт? Разве не был ли я также сыном Господа, хотя и не пытался познать его возвышенные деяния, в то время как был погружен в тщеславие человеческого опыта? Неужели Великий Отец не простил бы меня, подобно тому, как дает гнездо бессознательным птицам и защищает нежный цветок на диких полях?
Ах! Необходимо было так много страдать, чтобы понять все загадочные красоты молитвы, необходимо было познать угрызения совести и раскаяние, унижение, ужасное несчастье, дабы, в конечном счете, эффективно принять возвышенный великолепный эликсир надежды.
