V
Оказалось, купить билет во Владивосток не так уж просто. Пришлось Зубкову еще два дня торчать на вокзале, ходить по городу, захотелось заглянуть в краеведческий музей, а потом, когда появилась возможность приобрести билет во Владивосток, он, не раздумывая, уехал в Москву. Поезд отстукивал на рельсах километры, мчал к Москве, а Зубков глядел в окно на мелькающие столбы, думая, что, видимо, неплохо было бы уехать во Владивосток, устроиться на плавбазу, перезнакомиться со всеми моряками и ночью, при зажженных огнях выйти в океан. И он ясно воображал себя на палубе величественной плавбазы, запах морских водорослей, рыбу, выплескивающуюся из воды, приветственные сиплые гудки встречных лайнеров, и от воображаемого у него сладко гудело в груди. «Приеду, — думал он, ворочаясь на верхней полке, — оставлю ей денег и уеду. А потом пришлю ей письмо». Он представлял счастливый переполох среди родных и друзей, когда они получат письмо, предположим, из Австралии…
Днями валялся Зубков на полке, передумал все, о чем можно было думать, включая возможный полет на Луну, Марс, пожалел Ивана Срубчука, который хотя и законченный эгоист (ушел, не оглянувшись), но все ж таки одинокий, жалкий человек, которому на старости лет не к кому будет приткнуться. Представил, как Иван Срубчук долго ворочается на раскладушке, кутается в одеяло, а ночью, раскинув руки, храпит так, что ходуном ходит палатка.
А поезд стремительно нес его уже через Волгу, и, чем ближе к Москве, тем все чаще и чаще встречались города, деревни, все реже становились леса. Вскоре Зубков начал узнавать подмосковные станции, и ему стало легче.
В Москве Зубков, поеживаясь от радостного предчувствия встречи с Леной, сошел на перрон Ярославского вокзала и с горечью, но еще и не отделавшись от радостного предчувствия, подумал, что торопиться ему некуда. Лена наверняка в институте; соседи по коммунальной квартире будут осуждающе на него поглядывать и молча качать головами. Но главное, неизвестно, как воспримет приезд Лена. Теперь ему казалось, что он, Зубков, жалкий, ничтожный человек, который сам толком не знает, чего хочет, и который за двадцать один год жизни на земле не сделал ни одного доброго, значительного дела. Домой-то теперь стыдно идти. И таким он почувствовал себя жалким, ничтожным, что, съежившись, сел прямо на вокзале на свой портфель, бездумно уставившись перед собой, потом сорвался с места и побежал на пригородную электричку.
