Что это? Над головами с унылым свистом что-то проносится незримое… Вот она — первая пуля!
Пока не страшно!..
Бородатый урядник-донец, мой старший ординарец подъезжает и говорит актерским шепотом:
— В-дие, не слезать ли лучше? Изволите слышать?..
Действительно, в воздухе все чаще и чаще мелодичный звук:
— Тиу-у-у!.. Дзз!.. Тииу-у!
В этот момент слышим топот галопа, и откуда-то сбоку, из лесу, выскакивает группа всадников.
— Полковник Н… здесь? — спрашиваю я.
— Я самый! — откликается длинная фигура на крупной лошади.
Радостно подскакиваю к Н… и докладываю все, что нужно.
Стоя на поляне группой из двадцати, не меньше, коней, мы представляем заманчивую цель для немцев, но нас спасает густой лес и почти ночная темнота.
Но немцы хитры! Они заранее вымеряли расстояние и знают, что в лесу имеется большая поляна (та, на которой мы сейчас стоим), они учитывают по времени и по нашей силе ружейного огня обстановку и решают, что, пожалуй, в данный момент на этой поляне есть что-нибудь крупное.
И только что наши резервы, по приказанию Н***, подходят к поляне, как влево от нее, саженях в двухстах, слышится звонкое «баумм!», и искры всех цветов, загоревшись на мгновенье целым снопом, гаснут в воздухе. Лес гудит. Следующая шрапнель рвет верхушку ели уже саженях в ста, а третья — саженях в сорока гремит уже над поляной.
Также и вправо от дороги, в лесу все ближе и ближе к нам рвутся снаряды.
Становится не по себе.
Но пока даем себе точный отчет в своих переживаниях, седьмой снаряд начинает подъезжать к нам.
Подъезжать, именно, а не иначе.
Он колышет воздух, и ясно слышно это колебание, похожее на взлет гиганта голубя.
Уту-уту-уту-уту-у… И замолкает над головой.
И только мы успели подумать о том, где же будет разрыв, как над нами сверкнуло ослепительное бело-синее пламя и трескучий удар сжал весь организм животным страхом. И все мы пригнулись к седлам, как будто этим движением могли спасти себя от взгляда смерти, ставшей неизбежно и величественно перед нами. Кони присели от удара.
Судя по звуку, мы думали, что кругом все должно быть сметено этим адским ударом, но…
Когда затих шорох падавших пуль и веток, ими сбитых — все оказались целыми. Тем не менее, мы слезли с коней и засели под толстыми соснами. И продолжали писать и делать распоряжения под дикий грохот рвущихся одна за другой над поляной шрапнелей. А немцы, как будто заметив нас, дали, как назло, по этому месту двадцать три снаряда в течение шести минут. И все эти стальные жала, в пуд весом, осыпавшие нас дождем веток, раскаленных осколков и горячих, крупных пуль, за все шесть минут оторвали только один палец у высунувшегося из-под дерева стрелка и убили ни в чем не повинную лошадь, и то убили-то не сами, а обломком дерева, сбитого мощью разрыва и расколотого в щепы.
