— Он никогда не был членом партии, — сказал Оренбург.
Хрущев сослался на список отступников, который лежит у него на столе, Оренбург — на свое многолетнее знакомство с французским писателем. Тогда неугомонный Никита потребовал от референта представить документальные доказательства изменничества Сартра. Таковых не оказалось. Референт повинился, мол, напутал, Сартр в партии не состоял.
— Мы не святые, — пошутил Хрущев. — Мы тоже ошибаемся.
— Ото не ошибки, — ответил Оренбург. — Вас обманывают.
После ухода из «Московского комсомольца» я должен был обезопаситься от ярлыка тунеядца.
Знакомые посоветовали вступить в Профком литераторов при издательстве «Советский писатель». Эта профсоюзная организация — нечто вроде мини-Союза писателей. Она дает право не ходить на службу, заниматься творчеством, оплачивает писательские бюллетени, достает своим членам путевки в дома отдыха, проявляет о них иные мелкие заботы, и, конечно, и это самая главная ее функция, осуществляет надзор за их деятельностью. Ведь по Уставу профком объединяет единомышленников, проводящих в области литературы политику партии. Я подал заявление о вступлении в секцию художественного перевода, и вскоре бюро секции пригласило меня на заседание. Биография моя никаких подозрений не вызвала. В войсках царского и временного правительств по возрасту служить не мог, сдаться в плен гитлеровцам, будучи воином советской армии, по той же причине также. В наших лагерях не сидел. Чист человек! Есть предложение принять. Нет, зачем столь быстро. Кто-то просит меня прочитать свои стихи. Не в порядке недоверия, но все же, как не проверить молодого автора? Прочел. Переводчицу с венгерского, толстуху в три обхвата Бочарникову — возмутили строчки:
О, Вагнер страстный и торжественный,
Прими меня в свой мир подспудный…
Она привстает:
— Почему вы, Александр Давидович, о Вагнере пишете?
— Потому что люблю его музыку.
— А отечественную музыку вы не любите? Почему посвящаете стихи немецкому, а не русскому композитору?
— С каких пор писать о немецком композиторе преступление?
— Если о немецком, почему о Вагнере, а не о Моцарте? — Ее мясистое лицо багровеет: — Музыку Вагнера любили фашисты!
Довод с ее точки зрения неотразимый.
— Мало ли что любили фашисты? Музыка в этом не виновата.
Она с грохотом отодвигает стул:
— Да знаете ли вы, еврей, что Вагнер был антисемитом?
— Знаю. Но это тоже к музыке отношения не имеет.
Бочарникова оглядывает собратьев по перу. Они соблюдают строгий нейтралитет. Они проголосуют за принятие, так как вздорных взглядов Бочарниковой не одобряют. Но они и открыто оспаривать ее мнение не отважатся. У Вагнера-то и впрямь подмоченная репутация. Всего лишь пять лет назад его считали воспевателем сильного человека — ницшеанской белокурой бестии, одним из идеологов культуры нацизма. А что будет еще через пять лет, никто не ведает. Бочарникова не успокоилась. Сигнализировала председателю профкома Прибыткову. Он приступил к расследованию.
