Очевидно, что — то уже дошло до ушей Несубанебджеда, и его любопытство пробудилось. Поэтому аудиенция была получена очень быстро. Янтарное ожерелье — вещь необычайно редкая и ценная в этих краях — было встречено весьма благосклонно. С таким же расположением и пониманием отнёсся царь и к намерению Суэмбахамона расширить торговые операции. «Только, — подчеркнул он, — в казну должен поступать определённый небольшой налог после каждой удачной экспедиции». После этих слов фиванец был отпущен. По дошедшим потом до него слухам, драгоценный подарок достался одной из младших жён повелителя.
Уже после ухода гостя владыка Дельты вспомнил, что так и не намекнул ему о странных вестях, дошедших до него из Фив: Суэмбахамона там считают утонувшим. Но потом, подумав, царь решил, что так получилось даже лучше.
Результаты второго плавания превзошли все ожидания: Суэмбахамон стал теперь по — настоящему богатым человеком. Правда, плавание длилось значительно дольше: мореходы вернулись только через десять месяцев. Иринефер был в полном восторге и от нового корабля, и от плавания и несколько вечеров подряд рассказывал своему господину происшествия, казавшиеся тому волшебными сказками. Особенно красочно описывал старый кормчий торжища Нового города с их разноязыкими участниками и всевозможными, часто диковинными товарами. По его словам, несмотря на молодость, этот город уже стал важным торговым центром.
Баал-Шамим, очевидно, преднамеренно задержался со своим посещением. Финикиянин явно выжидал, когда Иринефер расскажет Суэмбахамону всё и эти рассказы произведут желаемое воздействие. Начал он с неприятного: напрямик объявил, что желает за свои труды и посредничество получать четвёртую часть от всей прибыли.
Суэмбахамон нахмурился и гневно посмотрел на морехода. Мысль о том, что ему придётся расстаться хотя бы с четвертью полученного, показалась ему невыносимой. Дух жадности, некогда в Фивах сосредоточенный только на золоте, теперь распространился на всё.
Баал-Шамим, заметивший, как изменилось лицо фиванца, добавил с приятной улыбкой:
— Но тебе нет нужды об этом заботиться, господин! Всё, причитающееся мне, я уже удержал, когда отдавал твою большую, — он подчеркнул выразительным жестом рук, насколько часть Суэмбахамона превосходила его, — твою большую долю честному Иринеферу. Всё, что прислано тебе, — это твоё и только твоё!
Суэмбахамон долго молчал. В нём боролись радость, что всё полученное останется у него, и горькое сознание, что прибыль могла быть ещё больше. Кроме того, ему было неприятно, что торговец всё рассчитал. А Иринефер, хотя и видел всё, но ничего не понял, значит, как его доверенное лицо, кормчий был бесполезен. Вероятно, именно в эту минуту у вельможи и зародилась первая, ещё неясная мысль о личном участии в плавании.
