— Это уж как водится! — кивнул бывалый кормчий. — Но поверь мне, Садко Елизарович, не было ещё у тебя похода страннее да опаснее, чем это плавание за чужим золотишком!
Купец искоса глянул на своего спутника и в ответ лишь пожал плечами. Он и сам понимал, что упрямство и обида на задиристых новгородских купцов заставили его пуститься в очень рискованное плавание. Но разве он рискует в первый раз? Разве он не удачлив, как никто другой, и ему не удавалось уже много раз получить выгоду в самых, казалось бы, опасных предприятиях?
Он подумал так и вдруг вспомнил давешнего старца Николу, так неожиданно явившегося на островке посреди Волхова, предупредившего купца о засаде, устроенной разбойником Бермятой, и потом преспокойно прошагавшего по воде к челноку. Что он тогда сказал ему, Садко, о грозящей опасности?
«Чужие грехи считать нетрудно, гляди, свои бедой обернутся!» Свои грехи... К чему Никола сказал это? Упредил, что не стоит затевать спор с купцами-толстосумами? Да откуда ж он мог знать, что такой спор случится?
«Ну что, старче Николай, появись уж и на этом острове! — не без озорства вдруг подумал Садко. — Здесь тоже, мнится мне, кто-то в засаде сидит, знать бы, кто и чем это грозит нам. Вот бы ты и пришёл вновь советы давать да беду упреждать... Что тебе стоит, если ты и впрямь по воде, аки посуху, ходить умеешь?»
«А сам что же, не справишься?» — отозвалась в его сознании нежданная мысль, и он вздрогнул, поняв, что не сам это подумал! «А ведь можешь и не справиться, — продолжал неведомый беззвучный голос. — Что ж ты всё судьбу задираешь, что ж лихо дразнишь? Добро б только сам рисковал, а с тобой вон люди. Думал бы головой, так и не ждал бы нынче засады!»
— Ну, это уже слишком! — с нечаянной злостью прошептал купец. — Не дитё я малое, чтоб меня поучать! Ишь, стыдить вздумал...
— Ты кому это, Садко?
Кормчий удивлённо смотрел на своего предводителя. Тот вспыхнул, поняв, что, выходит, вслух говорил сам с собою, и пробормотал:
— Да так, мысли разные лезут. Не знаю уж, к чему.
На ужин купец всё же разрешил товарищам налить себе по полчарки вина — усталость оказалась слишком велика, и людям необходимо было возвращать силы для завтрашнего путешествия. Но сам он к вину не притронулся и заметил, что Лука тоже едва коснулся чарки губами.
Ночь наступила до странности скоро. Не раз и не два водивший своё судно на юг, к грекам или арабам, Садко хорошо знал, как душный южный вечер сменяется тёплой, будто молоко, ночью. Сумерек в южных краях почти не бывает — вот только что небо окрашивал пурпуром и киноварью закат, заливая полнеба, и почти сразу высоченный небесный свод тонет в густом синем бархате, сквозь который разом проступает несметное множество крупных, как спелые вишни, звёзд. На севере совсем не так, тем более летом, ночи и вовсе будто нет — едва разольётся на западе вечерняя заря, едва погаснет, а уж восток светлеет и розовеет, и птицы подают голос, когда почти темно, они-то знают, что утро на подходе, так к чему ждать? Сейчас уж не такие светлые ночи, лето пришло к середине. Но всё равно закаты долгие и темнота приходить не спешит. И тут вдруг на неведомый остров посреди Нево-озера опустился и разом окунул его во тьму тот самый тёмно-синий бархат южной ночи. И даже звёзды проблеснули над уже не видимой скальной грядой. Надо же! А казалось, тучи только-только стали расходиться, и так много звёзд никак не может показаться с наступлением ночи. Но нет, вон их сколько!
