— Смотри, мой братик, не проболтайся, что мы здесь раненого шведа прячем, — предостерегла сестра.
— Вот ещё! — обиженно дёрнул плечом Винцусь.
— А теперь сходи-ка за водой, — девушка протянула ему флягу.
Винцусь послушно ушёл. А Люба, уже чуть более храбрая, чем накануне, решила повнимательнее осмотреть раны этого несчастного шведа, не только судьба, но и сама жизнь которого сейчас зависела, пожалуй, только от неё.
Приподняв рубаху, девушка увидела небольшую рану в боку. Похоже, эта рана была не глубокая, а значит, и не опасная: русская шпага, пробив одежды, попала в ребро и скользнула по ребру, отчего на коже остался длинный надрез. Всё было бы гораздо хуже, если бы остриё шпаги вошло между рёбрами — тогда бы оно точно пробило сердце. Серьёзнее оказалась рана на бедре. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять — эта рана от пули; очень уж круглая дырка была в штанине, и вокруг дырки — ткань опалена; это значило, что стреляли с близкого расстояния, по всей вероятности, в рукопашной схватке. И хуже всего было то, что пуля явно застряла в бедре... Кровь из раны уже не сочилась, обратившаяся в корку ткань прилипла к коже, а края ранки, насколько могла рассмотреть девушка, как будто почернели.
Винцусь, хлопнув дверью, появился в хижине.
Любаша, мельком взглянув на него, покачала головой:
— Вот что, братик, нам с тобой здесь вдвоём не справиться. Помощь нужна.
— Криштопа позвать?
— Здесь и Криштоп не поможет. Лекарь нужен. А кто у нас сейчас единственный лекарь окрест?
— Кто? — Винцусь протянул ей флягу.
— И людской, и скотий лекарь...
— Я знаю, о ком ты говоришь, — кивнул мальчик. — А она согласится?
— Пусть ты и юн, Винцусь, но ты шляхтич. Тебе она никак не сможет отказать в просьбе.
— И то верно! — посерьёзнев и не без гордости, не без важности заметил мальчик.
— Ты знаешь, где она живёт?
— Знаю. В такой же хижине. Не очень даже и далеко. Коник быстро домчит.
— Поторопись же, милый...
Пока Винцусь, выполняя её поручение, отсутствовал, Люба на месте не сидела. Она заклеила окошко хижины промасленной бумагой, что привезла с собой, а щели в двери и кое-где меж венцами заложила мхом и замазала глиной. Надо сказать, непривычна она была к такой работе, так как всё больше тонкими рукоделиями занималась — вышиваниями, кружевами и шитьём, бусами и бисером, — приличествующими шляхетской дочке. У какого-нибудь Криштопа или у дворовых женщин это грубое хозяйское дело лучше бы получилось. Поцарапала и уколола не раз Люба нежные свои пальчики, собирая в тёмном лесу мох, и ручки белые она вымазала до локтей, накапывая в яме глину, но справилась. В хижине стало чуть темней, однако много уютней. А когда девушка вынесла сор, поснимала многолетние тенёта и разогнала пауков, когда она, пощёлкав огнивом, весёлый огонь развела в очаге, хижина обрела вполне жилой вид.
