Люба была в горенке своей, наверху, когда раздался во дворе страшный крик. Выглянула в оконце, видит: на траве лежит мужик из дворовых, недвижный лежит, в белой рубахе, которая быстро напитывается кровью. Подумала: случайно упал, поранился, убился, надо скорей ему помочь, как вдруг увидела чужих людей, шведских солдат, которые разбрелись уж по двору и, размахивая шпагами, что-то злобно крича по-своему, гнали дворовых к дому; среди мужиков, притихших, перепуганных, был и Криштоп — выделялся седой головой... Люба прикрыла в страхе ладошкой рот, из которого уж готов был вырваться крик. А тут Винцусь верхом на своём коньке вылетел пулей из конюшни да прямиком — к калитке сада и был таков; грохнул мушкет, но пролетела мимо пущенная вдогонку пуля. Люба видела сверху, как братик, пригнувшись низко к холке конька, перескочил порыжевший малинник и погнал галопом через лужок к ближайшему лесу...
Истошно заголосила над окровавленным телом молодая жёнка; слезами, бедная, умывалась, кричала, что вот, подождите, нагрянет славный Тур, и будет вам, ворам, плохо, подождите-подождите, придёт Тур по ваши подлые души, и спросится с вас, и ответите кровью... Один из солдат стукнул её эфесом шпаги в висок, и баба замолчала, повалилась на тело мужа. Озираясь вокруг, этот солдат поднял глаза на окна...
И Люба в страхе отпрянула вглубь горенки. Потом услышала, как захлопали внизу двери, раздались топот и крики, которые были всё ближе; что-то падало на пол с громким стуком, затем что-то рассыпалось и покатилось. Вот заскрипела лестница. Испуганно просил о чём-то шведских солдат Криштоп.
Люба заметалась по комнате, но бежать было некуда и негде в горенке было спрятаться. Лезть под кровать с расшитыми занавесями юная панна и не подумала — недостойно для дочери уважаемого шляхтича искать убежища возле ночного горшка. Разве только стать под образами, чтобы охранили, не позволили обидеть, похитить, убить. Так Любаша и сделала: вжалась в красный угол под святыми ликами, взволнованно глядя на дверь.
Тут дверь распахнулась. Это старик Криштоп вошёл в неё спиной. А сразу за ним ввалились двое солдат. Огромные — на голову выше Криштопа. Рожи красные, злые, глаза навыкате. Шпаги наготове, острия грозно сверкают, упираются верному Криштопу в грудь. И тот всё отступает, отступает, пятится. Кричит им:
— Панове! Панове!.. Что вы хотите? Ежели покушать что — то кухня внизу. Пойдёмте, я покажу вам...
Увидели здесь шведские солдаты Любу, остановились. Переглянулись между собой. Потом один, всё ещё направляя шпагу Криштопу в грудь, сказал ему:
