Двое других дембелей в ужасе посмотрели на товарища, начисто зомбированного уставами. В их пьяных глазах мелькнул испуг, и они поняли, что проиграли бесповоротно и окончательно…
— Ефрейтор Жасымбаев, арестовать младшего сержанта Вшивина и рядового Козлова!
— Младшая сержанта Вшивая и рядовая Козла, снять ремни, руку вверх! — бесстрастно, деревянным голосом скомандовал ефрейтор.
Вшивин оторопел, но попытался спасти ситуацию:
— Чурка, да че ты! Борзый, да? Ты же дембель, на кого задницу рвешь?! На этих шакалов? Сержанта тебе уже все равно не дадут!
— Разговорчики, — процедил сквозь зубы заметно повеселевший прапорщик, внутренне торжествуя. — Так, арестованным снять ремни, положить перед собой, выложить содержимое карманов.
При этом прапорщик быстро расстегнул кобуру и направил свой «Макаров» на младшего сержанта Вшивина — любителя утонченной поэзии из жизни дембелей и самого главного зачинщика бунта.
Сопротивляться не имело смысла, и европеоидные старослужащие вынуждены были соблюсти субординацию. Вскоре на утоптанный снег, рядом с ветками валежника, легли ремни с остро заточенными бляхами и содержимое карманов: грязные одноразовые шприцы, пустые упаковки из-под димедрола, пакетик с «насом» — очень дешевым и потому очень любимым солдатским наркотиком на Дальнем Востоке, смятые пачки «Беломора», дембельский блокнот, несколько острых заточек. Младший сержант Вшивин, ухмыляясь, положил завернутый в грязный обрывок полковой многотиражки использованный презерватив.
— А зачем ты это в карманах таскаешь? — неподдельно удивился Сидоров.
— Да от ваших, бля, от офицерских жен можно всякую подцепить, а он у нас с Ванюхой, — арестованный Вшивин кивнул на арестованного Козлова, — один на двоих… Во, как выручает. Вот уже третий месяц. А че — постирать, послюнявить, чтобы во все дыры заходил лучше, и как новенький получается, в смазке, бля, нах…
Впрочем, все закончилось благополучно: лейтенанту Сидорову как человеку, прошедшему в военном училище курс специальной педагогики, удалось договориться полюбовно — арестованные были освобождены "под честное слово", но обязались ходить за дровами и до возвращения в гарнизон выполнять несложные приказы начальства.
Лейтенант, будучи гуманистом и тонким психологом, даже угостил прощенных спиртом — чтобы за валежником ходилось веселей. Это еще более сблизило срочников и офицерско-прапорщицкий состав…
* * *
Чернильно-темная, как гематома, ночь прорезалась яркими всполохами желто-алого пламени. Искры летели в самое небо и растворялись, казалось, в самой стратосфере. Весело трещал сухой валежник, пожираемый жадным огнем, тщедушные фигурки людей в длинных шинелях отбрасывали на сугробы, на ржавый остов автобуса, на редкие кусты причудливые, фантастические тени…
