Потом ему наотрез отказала Таня Дробязко. Это, по мнению младшего офицера, было тем более удивительно, что ее сестра Оля была отпетая шлюха, и Сидоров было подумал, что это у них генетическое. Кстати, еще неделю назад Оля творила чудеса акробатического секса, и лейтенант уделил ей целых полчаса, а потом пошел к ее подруге, парикмахерше Люде.
Затем — ну так некстати! — он получил по шее от воздыхателя Тани, этого сумасшедшего охотника Каратаева; шея тупо ныла до сих пор.
И вот теперь — новая неприятность: ночное патрулирование по дикому холоду в обществе дегенерата-прапорщика и трех своенравных дембелей, которым глубоко наплевать и на тигра, и на беглых уголовников, и на него, родного отца-командира.
Правда, служба тут, на Дальнем Востоке, учит изворотливости мысли и практичности поступков: именно поэтому лейтенант Сидоров взял с собой большую металлическую флягу со спиртом, решив никому, кроме дегенерата-прапорщика, о ней не говорить (впрочем, рассказывать о спирте беспечным дембелям не стоило — те, в предчувствии холодов и скорого поезда на Большую землю, набрали с собой дорогой «Пшеничной» водки).
Уже стемнело, когда патруль из пяти человек, с пронзительным скрипом сапог и поминутными ругательствами в адрес климата и начальства, двинулся из поселка, приминая снег…
Михаил Каратаев вел свой «уазик» аккуратно и сосредоточенно. Еще бы — одно неверное движение руля, и машина выйдет из глубокой накатанной колеи и застрянет в сугробе, а кто в такое время вытащит ее на тросе? Не говоря уже о том, что в снегу можно оставить и глушитель, и бампера…
Беспощадно яркие конусы света фар вырывали из темноты поваленные деревья, припорошенные снегом, ржавые кузова когда-то брошенной техники, полуразрушенные, давно уже нежилые вагончики, кучи шлака…
Вскоре «уазик» выехал за пределы Февральска. Каратаев, взглянув в зеркальце заднего вида, заметил лишь микроскопические световые точечки горевших вдали окон — поселок медленно, неотвратимо удалялся.
"Может быть, зря я оставил там Таню, — вздохнул Михаил, — тем более в такой день?.. Вон как я волновался, так ведь я мужчина, я сильный, а она…"
Михаил встряхнул головой, словно пытаясь сбросить с себя навязчивое наваждение.
"Нет, она умная, она добрая, она должна меня понять, — успокаивал он себя, поглядывая в зеркальце, — если разобраться, то, кроме меня, никто не сможет избавить людей и от тигра, и от…"
От этих мыслей его оторвал голос диктора, прозвучавший по радио: до того из динамика неслась какая-то легкая музыка, и Каратаев не обращал на нее внимания.
