По виду подельника Иннокентий сразу же понял, что он не врет: глаза москвича радостно блестели, речь была бессвязной и возбужденной — видимо, он и сам хотел того, без чего страдал Астафьев.
— Че нашел? Аптеку? Принес мыло душистое, полотенце пушистое и густой вазелин?
— Лучше. Парикмахерскую, — самодовольно ухмыльнулся москвич.
— А у меня еще мандавошек нету, — осклабился Иннокентий, — и я не мутант какой, чтобы волосы на хрене сбривать. Малина, какая, бля, парикмахерская, что ты несешь?!
— При чем тут мандавошки?! — искренне удивился его подельник. — Я же про парикмахерш… Две классные телки, — облизался Малина.
— Что — такие же, как и в магазине? — Чалый словно нехотя начал подниматься.
— Да нет, в магазине — коровы, в натуре коровы, а эти — совсем свежие, такие, знаешь, незатасканные… Давай, давай. Сам же хотел. — Малинин подумал, что хорошо бы сейчас напомнить о плане с захватом вертолета, но в последний момент передумал: теперь слово «план» вызывало у Астафьева иные ассоциации…
* * *
Парикмахерская располагалась неподалеку от единственной в поселке гостиницы — видимо, при генеральной планировке Февральска предполагалось, что немногочисленные командировочные будут приезжать исключительно для того, чтобы постричься, побриться, помыть голову — и сразу же похмелиться, потому как гостиничное кафе "Полярная звезда" находилось тут же.
Небольшое здание чем-то напоминало то ли морг, то ли оранжерею: искусственные цветы, в изобилии развешанные на стенах и необычно большие для местной архитектуры окна, придавали парикмахерской сходство и с тем и с другим.
В маленьком помещении царил сложный запах: одеколон, денатурат, шампунь, паленый волос, средство для химической завивки, жидкость для снятия лака с ногтей; кстати говоря, покойный бомж Дюня в самые безденежные периоды жизни заходил сюда для того, чтобы просто понюхать воздух и прибалдеть. Иногда ему очень везло: за подметание и мойку полов старшая парикмахерша Оля Дробязко даже прыскала ему в рот «Шипром» из пульверизатора.
Огромное зеркало с облупившейся серебряной амальгамой отражало в себе отчаянно скучающих парикмахерш: клиентов сегодня еще не было.
Одна — высокая, с профессионально сожженной химической завивкой на голове и выражением лица, которое можно наблюдать разве что у старой морской свинки, больной хроническим триппером, — сидела в потертом кресле и маникюрной пилочкой в руках ковырялась под ногтями.
Другая — пониже, более симпатичная, с проблесками мысли на миловидном, но глупом лице — в который уже раз за сегодняшний день подкрашивала губы.
