— А что еще?
Даже несмотря на сумерки, Михаил заметил, как его спутница густо покраснела.
— Так что?
— Да, мол… что ты цыпа такая, другая бы уже давно за счастье, а ты… Я тебе удовольствие хочу доставить, а ты еще и сопротивляешься. Что — лучше других, изображаешь из себя правильную?..
— Значит, к тебе пристают? — наконец-то Дошло до бывшего спецназовца.
Нервно проглотив слюну, девушка произнесла:
— Ну да…
Михаил насупил брови:
— Кто?
Как раз в это время спереди замаячил силуэт мужчины: длинная шинель, форменная шапка, нетрезвая походка — все это выдавало в нем офицера местного гарнизона.
— Да вот этот… лейтенант Сидоров. — При виде обидчика Таня сильней вцепилась в рукав спутника.
— Обожди…
Осторожно освободив руку, Михаил догнал военного, взяв за шиворот, легонько приподнял и осторожно подвел к Татьяне.
— Этот?
— Ой, не надо, Миша, не надо…
— Этот?
— Ну да… Точно, лейтенант Сидоров, он мне такие гадости говорил…
— Какие?
— Ой, я даже сказать тебе не могу… Прости, Миша, но стыдно… Ну, ты ведь и сам понимаешь, что он мог мне предложить?
Короткий удар ребром ладони — и лейтенант полетел в сугроб.
— Больше не будет, — резюмировал Каратаев, — ты, Танечка, если кто еще тебе что скажет, так мне сразу же… Понимаешь?
Девушка посмотрела сперва на лейтенанта — из огромного сугроба торчали хромовые сапоги и нижняя часть туловища, затем — на Михаила и произнесла, даже не пытаясь скрыть восхищения:
— Миша, какой ты сильный!..
* * *
Старшина Петренко проснулся, будто бы от толчка: переполненный мочевой пузырь сработал лучше любого импортного будильника. Открыв глаза, милиционер посмотрел на Василису — даже теперь, во сне, она продолжала похотливо улыбаться, при этом потная ладонь малолетки лежала на гениталиях возлюбленного.
Наверное, старшина по-своему любил Василису Игнатову — иначе как объяснить, что он не грубо скинул ее руку, а осторожно снял, а сам, взяв из-под подушки свои синие армейские трусы (недавно профессионально украденные в гарнизонной прачечной, где они сушились на веревке), натянул на волосатые ягодицы и, сунув ступни в обрезанные валенки, пошел в холодные, заледеневшие сени: там, на вешалке, висел огромный, почти что безразмерный, караульный тулуп (из того же самого гарнизона, разумеется), которым семья Игнатовых обычно пользовалась во время ночных походов на мочеиспускание.
На дворе была морозная темная ночь — Петренко хотя и был по пьяни нечувствителен к морозам, но даже он зябко поежился, вспомнив о мягкой, теплой Василисе, оставленной в постели.
