Москвич затравленно и дико посмотрел на огромную, заплывшую жиром тушу продавщицы, загородившую собой весь проход. Пути к бегству не было, и свет померк в глазах Малины.
Хотя Чалый и был на полпути к кончине, происходящее не могло укрыться от его внимания.
— Ты че — бабу никогда не имел? — спросил он, не глядя на подельника.
— Да я… — Взгляд Клавки был гипнотичен, как у удава, смотрящего на кролика, и бедный Малинин не мог ответить внятно.
— Ты че — совсем?
Язык москвича одеревенел.
— Да я… того…
— Так че — бабы никогда не щупал? — все тем же тоном переспросил Иннокентий. — Онанизмом ты успеешь в СИЗО, на хате назаниматься, когда тебя менты накроют! Да ты… Оу-у-у-у! Ау-у-у-у! — Иннокентий кончил, а потому Малина так и не узнал, что же имел в виду его товарищ.
Удирать было некуда: Клавка, поигрывая в руках тяжелыми счетами, многозначительно смотрела на Малину — руки того дрожали.
— Ты, Малинин Эс. А., — рявкнула продавщица, глядя на зоновскую табличку, нашитую на клифт.
— Что мне делать? — затравленно и одновременно подобострастно спросил тот, не мигая глядя на ужасные счеты.
— Штаны снимай — быстро! — последовал жестокий приказ…
* * *
Чалый, устало откинувшись на спинку стула, с улыбкой наблюдал, как продавщицы издеваются над подельником: Клавка, резким движением опрокинув несчастного на спину, сидела на нем в позе наездницы. Зинка, совершенно нагая, бегала вокруг них, то и дело поглядывая на часы, и щипала подругу за мучные ягодицы.
— Клавка, сучка, — заплетающимся языком повторяла она, — сколько можно, ты уж целых полчаса на этом Малинине Эс. А. ерзаешь! Дай же и мне немножко, стерва!
Из глубины широкой груди стервы вырвалось нечленораздельное:
— Щас, щас… Еще один разок кончу!
Чалому, как ни странно, не чуждо было чувство сострадания к ближнему, даже к такому чмошнику, как этот гадкий москвичонок.
— Малина, помочь?
Из-под грузного тела послышалось сдавленное:
— Ы-ы-ы-ы… угу-у-у-у… омоги-и-и-и…
Зинка поняла это по-своему: оставив ягодицы подруги в покое, она подбежала к Иннокентию:
— Астафьев И.Эм., родненький, ну еще чуть-чуть, ну хоть часик! А я тебе еще водочки налью, а?
Чалый, вяло теребя татуированными пальцами свое обвисшее татуированное хозяйство, на редкость равнодушно спросил:
— А поднимешь?
— Ага, ага… — утвердительно кивнула продавщица и как подкошенная упала перед ним на колени — ну точно якут-язычник перед страшным шаманом. — Да я тебе все, что хочешь подыму, ты только не уходи!..
