Размотал портянки, вытер налипшую между пальцами грязь и поманил подельника пальцем.
— Иди-ка…
— Че?
— Читай, что тут написано, — назидательно произнес Иннокентий, выставляя напоказ жилистые, мосластые ступни.
— ЖЕНА — ПОМОЙ, ТЕЩА — ВЫТРИ, — прочитал тот. — Ну и что?
— А здесь? — Чалый приподнял обе ступни, выставляя на обозрение пятки, на которых было каллиграфически вытатуировано: ОНИ УСТАЛИ ТОПТАТЬ ЗОНУ; этот портак в милицейской ориентировке почему-то не был упомянут. — Понял, бля, придурок? Так что, Малина, пользуйтесь услугами "Аэрофлота".
Москвич сглотнул набежавшую слюну — липкую и тягучую, и быстро-быстро заморгал.
— Так как же, те вертолеты, наверное, нехило охраняются… Автоматчики, собаки, сигнализация, спецсвязь и все такое. Да и в связи с бегством двух таких хороших пацанов, как мы с тобой, — Малина, естественно, немного исказил первоначальную мысль Кеши в свою пользу, — караулы усилены… Да и сам ты, Чалый, когда в последний раз за штурвалом-то сидел, а?
Чалый небрежно сплюнул сквозь коричневые от чифиря и самокруток зубы — слюна, подобно торпеде, выпущенной из носового аппарата подводной лодки, стремительно пролетела над самым ухом Малины и покрыла всю пустую пачку из-под "Беломора".
— Не боись, Малина, прорвемся, — скривился Иннокентий, — не бздимо, все будет нормалек…
Спустя минут десять две темные фигуры отделились от зимовья.
Беглецы шли долго, часа два, и успели основательно продрогнуть. Малина трясся, словно пораженный лихорадкой; Чалый, не обращая никакого внимания на товарища, неутомимо шел впереди.
Вскоре совсем стемнело — так быстро темнеет лишь тут, в дальневосточной тайге. Неожиданно в просвете между редеющими сухими деревьями заколебался яркий электрический огонек, потом глаза резанул белесый, мертвенный свет сверхмощного прожектора.
Это и была та самая военная часть с вертолетной площадкой.
Иннокентий сделал знак остановиться и произнес:
— Так, жди тут, я сейчас…
Малина глупо заморгал: ему подумалось, что подельник сам захватит вертолет и бросит его, несчастного, замерзать в тайге.
— Посмотрю, какая охрана и нет ли собак… Жди, я сейчас…
Сказал — и медленно, стараясь не шуметь, пошел вперед, оставив москвича в полном смятении…
* * *
Наверное, нет ничего хуже для солдата-срочника, чем стоять ночью, да еще в пятидесятиградусный мороз, да еще накануне самого Нового года, в карауле. А еще если солдат-срочник — не дембель, не дед, а всего-навсего «гусина» — так в славном боевыми традициями Краснознаменном Дальневосточном военном округе обычно именуют тех, кто прослужил родине всего лишь полгода; и если дома, в богатой деревне под Тамбовом, осталась толстая веснушчатая любимая, которая пишет все реже и реже, а еще — роскошный красный мотоцикл «Ява», отданный на это время младшему брату, да к тому же и почти новый магнитофон «Весна» с дорогими сердцу записями "Ласкового мая" и «На-на»; то здесь жизнь кажется окончательно прожитой, и несчастному караульному уж никак ни до автомата системы Калашникова с полным рожком патронов, висящему на плече, ни до Устава гарнизонной и караульной службы, который надо зазубривать наизусть, и даже ни до вертолетов, которые надлежит охранять.
