– Улей... улей... – повторял вновь прибывший. – Улей! Вот уж нет!
Никуда не пойду!
– Вот вам, пожалуйста! – объявил со своего ложа Морис, как будто эти слова обрадовали его. – Это все, что он может сказать: «Никуда не пойду!»
За это его так и прозвали: Никуда-не-пойду.
Диане не впервой было слышать клички (в ее кругу ими широко пользовались), но эта огорчила ее.
– Это звучит не слишком человеколюбиво, – строго сказала она.
– А еще женщины называют его Менингу, если это вам нравится больше, – продолжал Морис. – Когда он был маленьким, у него что-то случилось с мозгами, какая-то болезнь головы... этот, как его... короче, его называют Менингу.
– Здатути! Здатути! – закричал в этот момент старик, чей слух явно улучшался с каждым днем, что позволило ему различить новый голос в прежнем хоре, который, к его радости, постоянно обновлялся в последнее время.
– Здрасьте, месье Анри! Здрасьте, месье Анри! – закричал человек по кличке Никуда-не-пойду, подмигивая Брюно, как бы желая, чтобы добрый приятель посмеялся с ним вместе, но тщетно: тот был не в силах поднять головы. «В каком же состоянии его элегантный утренний костюм!» – подумала Диана. И она заметила, что Лоик тоже с грустью оценивает причиненный ущерб.
– Нужно уложить его, – сказала бесшумно вошедшая Арлет-Мемлинг, приподнимая Брюно за подбородок и холодно вглядываясь в него глазами женщины из индейского племени сиу. – У него температура, и он может всюду нагадить. Но завтра уже он будет на ногах, как новенький!
И она рассеянно похлопала больного по щеке, с таким же чувством она могла бы похлопать и быка. И тогда Никуда-не-пойду, наклонившись над Брюно, приник долгим поцелуем к его невидящим глазам, затем, с видом заговорщика, осклабился, повернувшись к парижанам, что заставило их в ужасе отступить.
– Но что ему нужно от него? – закричала Диана.
Впервые Диану меньше шокировала принадлежность к низшему общественному классу, чем намерения поклонника Брюно.
– Оставьте же его наконец! – снова закричала она, а тем временем Лоик мешал сумасшедшему возобновить свои ласки, удерживая его за ворот.
– Никуда-не-пойду! Отстань от него! – закричал Морис Анри извращенцу громким мужественным голосом, правда, несколько сдавленным от смеха; он скрючился на своем ложе, а на глазах у него выступили слезы.
– Это правда, вы не имеете права делать это! – воскликнула Люс в свою очередь, выказывая при этом неожиданную смелость.
Никуда-не-пойду отступил и, наклонив голову, пробормотал:
