-- И мальчишку вчера в баре вы тоже хотели убить, не так ли?
-- Да. Но это было глупо. Я наглотался ЛСД и не соображал что делаю.
-- Льюис, вы понимаете, что вы натворили? Я рассматривала его тонкое лицо, зеленые глаза, властный изгиб губ, черные волосы и пыталась найти хотя бы намек на раскаяние. Ничего подобного. И от садиста ничего не было. Только одна безграничная нежность. Льюис смотрел на меня, как на капризного ребенка, хныкающего по пустякам. Могу поклясться, в его глазах даже была жалость. Это меня добило:
я зарыдала. Он обнял меня, стал гладить по голове; я не вырывалась.
-- Чего уж теперь плакать, --прошептал он.
Глава одиннадцатая
Как и следовало ожидать, у меня жутко разболелась печень. Крупные неприятности всегда заканчиваются для меня приступом. На этот раз он продлился два дня, и слава Богу. Хоть это время я могла не думать ни о чем другом. Приступ прошел, и я решительно настроилась все уладить. Возможно, двое суток и не слишком большой срок для того, чтобы забыть о трех трупах, но пусть бросит в меня камень тот, у кого никогда не болела печень.
Наконец я встала с постели, не желая знать ни о каких неприятностях, вот так. Об убийствах я думала не больше, чем о налоговых декларациях. К тому же бедняжка Льюис два дня не отходил от моей постели, возясь с компрессами, тазиками и лекарствами. От беспокойства он просто потерял голову, и я ни в чем не могла упрекнуть такую самоотверженную сиделку.
Однако намерение серьезно поговорить с ним у меня осталось. Как только я смогла проглотить кусок мяса и выпить глоток виски, я позвала его в гостиную и поставила ультиматум:
во-первых, ему категорически запрещается убивать кого бы то ни было без моего согласия (совершенно очевидно, что я никогда его не дам, но благоразумнее оставить ему надежду);
во-вторых, он прекращает принимать ЛСД;
в-третьих, он должен как можно скорее подыскать себе жилье.
В выполнение третьего пункта я верила меньше всего. Но Льюис с серьезнейшим видом принял все условия. А вдруг он все-таки маньяк или садист? Надо попытаться выведать, каковы его впечатления от убийств. Честно говоря, он меня немного успокоил. Не слишком, конечно, но все же. Весь этот кошмар на него абсолютно не подействовал. Страшно ему не было-наверное, оттого, что он совсем не знал своих жертв. Но и удовольствия никакого. Уже кое-что. С другой стороны, угрызений совести у него тоже не было, его не мучил стыд, и души умерших явно не докучали ему по ночам своими стенаниями.
