— Мы знаем, Ефим Иосифович, — Полина тяжело вздохнула. — Там все перевернули с ног на голову, но мы представим опровержение.
Долгое время молчавший Литтон подозрительно посмотрел на пана Вишцевского.
— Почему вы тогда не обратились в полицию? Мы ничего не знали об этом, когда обговаривали условия проведения выставки, то есть, если употреблять юридические термины, это является сокрытием важной информации.
— Великий… эпохальный момент… мой агент вспомнил юридические термины… — пафосно провозгласил Феликс.
— Я еще раз повторю — это были единичные случаи… Я спасал эту галерею год за годом… Чтобы она жила… Чтобы авторы могли поделиться своими мыслями со зрителями.
— Полностью соглашусь с нашим директором, — вставил профессор. — Потому что, судя по финансовым результатам, мы трепещем только чистыми и неиспорченными мотивами. Найти бы только авторов с мыслями получше, чтобы ими делиться стоило… Называйте это, как вашей душе угодно, на здоровье… но лично я всегда смотрю в корень. Спишите на дело вкуса…
— Нельзя туда смотреть… никогда… — Феня пристально посмотрел на профессора. — Это очень плохо…
— Куда смотреть? — Пан Вишцевский устало обтер лоб рукавом.
— В корень. Особенно, если важен вкус… или здоровое питание… Хорошего ничего не получится. Корень можно повредить… — Феня на секунду задумался. — Кстати, многие путают, где корень, а где корневище… Но смотреть в них нельзя в обоих случаях… И если кажется, что корневище более крепкое… но с ним тоже нельзя так… это плохо…
— Парфений, вы, как всегда, правы, — взбодрился Кожедубов-Брюммер, — у вас поистине точные замечания. Мне самому часто кажется, что из-за этого принципа «смотреть в корневище» я уже повредил все, что можно. Нужно давно уже было позволить себе немного свободы и перестать туда заглядывать.
— Это правда, — подтвердил Феня, — нужно перестать туда заглядывать…
— О чем вы говорите? — Феликс остановился на месте. — Какие, к чертовой матери, корни с корневищами? У меня исчезла картина! Полотно, в которое я вложил свою душу! Мое духовное возрождение покинуло меня из-за алчности неизвестного плебея! За этой стеной меня жаждет растерзать стая обезумевших репортеров. Мечтают распять меня на плесневелых обломках журналистского креста!
— Может быть, картина не исчезла? Она же висит на стене… — осторожно вставил Литтон.
— Ты что думаешь, что я не могу узнать свою картину? Да, она похожа.
— Но вчера ты этого не говорил…
— Вчера я не всматривался. Потому что у меня мыслительное цунами! Или я должен детально проверять каждое мое полотно с периодом в двадцать минут? И я даже представить себе не мог, что такое бывает! В серьезной галерее! Но! это не моя подпись! — Феликс возмущенно уперся пальцем в нижний угол холста. — Не моя подпись! И вообще… ты на моей стороне? Или уже присоединился к линчевателям?
