— Папа… — заволновалась Полина, — успокойся…
— Я сейчас говорю! — рявкнул пан Вишцевский, отчего многие ощутили пробежавший легкий холодок по спине, ибо, если говорить начистоту, никто давно уже не видел своего директора в подобном состоянии. Напряженный и угрожающий тон подсознательно внушал сильные опасения.
— Они меня оскорбляли! — взвизгнул Феликс. — Вы сами слышали, что они мне говорили!
— Я в этом бизнесе больше тридцати лет. И видел все, что можно! Но с такой ересью я еще не сталкивался!
— Вы должны быть на моей стороне! Они нанесли мне оскорбления! Я потребую моральной компенсации!
— Быть может, я и не имею ни малейшего представления, что именно происходило в благостные часы вашего отсутствия, Феликс Дмитриевич, но с полной уверенностью могу утверждать, что большего оскорбления, чем вы наносите мировому искусству, представить трудно, — заявил Кожедубов-Брюммер.
— Ефим Иосифович, не надо, пожалуйста, только не сейчас, — жалобно протянула Полина. — Пожалуйста.
— Кто это? — переключился Феликс, резко отпрыгнув от пана Вишцевского. — Вы вообще знаете, каков мой уровень в мировом искусстве? Сколько стоят мои полотна?
— К моему глубочайшему сожалению, я был вынужден ознакомиться со всеми вашими работами в преддверии выставки, и могу сказать, что именно вы должны выплачивать моральную компенсацию каждому, кому «посчастливилось» увидеть этот позор. Холсты плачут горькими слезами из-за того, что к ним прикоснулась ваша кисть.
— С меня хватит… — Директор бессильно опустился на изящную резную козетку, уютно приставленную к крепкому книжному шкафу. — Я устал.
— Эрнест Львович, — профессор нервно постучал указательным пальцем по столу, — просьба быть поаккуратней с этой вещью… Она 1859 года, очень ценная…
— Меня оскорбили только что! — обиженно воскликнул Феликс. — Что ты смотришь? — Этот вопрос уже был адресован Литтону, стоявшему поодаль с совершенно остекленевшим взглядом. — Ты меня защищать должен! Меня только что оскорбили! И тогда, и сейчас!
— Вас только что оскорбили… — монотонно произнес Фарнсуорт, обращаясь скорее к себе, чем к кому-либо. — И тогда… и сейчас… и тогда… и сейчас…
— Полина, подготовь документы, — пан Вишцевский поднялся с кушетки под облегченный выдох Ефима Иосифовича, — выставки не будет.
— Папа!
— Лика, ты поможешь собрать все необходимые бумаги. Договор об участии в выставке расторгнут по обоюдному согласию…
— Да, конечно, Эрнест Львович, — Лика с деланным безразличием сделала шаг навстречу, — все документы будут готовы в течение часа.
