Подошел к окну позвать Фиалку, внизу у костра увидел мужские фигуры и, пока Фиалка ползла до него в своем подъемнике, разглядел: плиточники из бригады, обозлившиеся на него товарищи. Выходя из подъемника, услышал голос Симо:
— Первый, поди-ка сюда.
Он пошел к ним, навстречу клубам дыма и холодному ветру из-за реки. Интересно, зачем позвал Симо, разозлились ребята, но все-таки интересно, что скажет.
— В газете о тебе пишут, а?
Димитр, как всегда, уставился под ноги, чувствуя себя в чем-то виноватым, хотелось оправдаться, объяснить…
— Я его не звал, пришел парень…
— Это еще доказать надо: звал — не звал, — прервал его Симо; его грубая прямолинейность всем известна, но в общем Симо добрый парень. — Будто кто специально подстроил. Выходит дело, ты один честный, а мы шаромыжники.
Ярость вдруг охватила Димитра. Подняв глаза, он глянул на Симо с ожесточением:
— Заткнись! Говорят тебе — не звал, значит, не звал. А если зло берет, что не о тебе написали, то пошел ты…
— Меня зло берет?! Ха-ха, плохо ты меня знаешь, но вот перед Фиалкой тебе скажу: гад ты, Первый! Мы-то боялись, как бы ты начальству не насвистел, а ты на весь белый свет нас опозорил. Змея подколодная!
Димитр давно уж научился держать себя в руках, но тут в глазах вдруг почернело, слишком внезапным был переход от радостных, гордых мыслей к такой незаслуженной обиде. Кто гад?! Кто?! Ты гад! Я?! Он бросился на Симо с кулаками, но не как боксер, а как разъяренный деревенский мужик: бац-бац! Удары сыплются тяжелые, злобные, в помутневших глазах мелькает Фиалка: стойте, стойте, с ума сошли, идиоты! Димитр чувствует, что в него вцепились слабые женские руки, что огонь жжет ногу через ботинок; он перевел дух, отбросил уголь из-под ноги, повернулся и пошел, а за спиной слышалось тяжелое дыхание Симо, его крик: гад ползучий, и визгливое кудахтанье Фиалки: ни за что поубиваете друг друга, жеребцы бестолковые, стыда у вас нет!
Димитр бежал через тополиную рощу, ничего не видя, чуть не врезался в ствол, ярость кипела в груди, кулаки, хранящие ощущение ударов, никак не разжимались, на щеке под ухом он вдруг ощутил боль и, потрогав это место, увидел на руке кровь. Убить его мало, гадом обозвал! Он бежал, ошалевший от гнева, хрустела под ногами смерзшаяся земля, и чем дальше от стройки, тем яснее он понимал, какие перемены начались в их жизни несколько дней назад, к чему это привело. Что-то прорвалось, как пар сбрасывает крышку с кипящего котла и вырывается наружу; что-то стало не так, как должно было бы быть, многое не так, если до того дошло, что его называют гадом бывшие товарищи, его, который никого не обманул, не обидел, ни у кого стотинки не взял; теперь он знает, что делать, потому что гады они, а не он. Убить его мало — гадом обозвал! Димитр все шел через рощу и вдруг заметил, что идет не к вагончику, а к реке, ноги сами повели туда — нужно умыться, вся щека в крови. Спустился по склону, земля замерзла, а река течет. Присел на корточки, окунул руки в воду, умылся, кровь остановилась. Успокоившись, подумал: надо бы зайти в вагончик, переодеться, побриться, собрался-то к товарищу Домузчиеву, а не препираться с этими типами. Надо же, гадом обозвал!
