"50".
Голос гиянина стал тверже.
"65".
Гиянин насторожился.
"70".
В его голосе появились нотки радости.
"100".
Пап не мог думать. Мозг перестал ему подчиняться. Пальцы сжимали подлокотники кресла. Он тупо смотрел на экран.
Чу догрызла последний орех и взялась за четки.
- Ну что же, эту цифру я воспринимаю серьезно, - сказал Пап. - Сто сорок!
"Как же так!.. - Мысль эта вырвалась откуда-то из глубины сознания, и вначале Пап растерялся, а затем пришел в бешенство. - Как же так! Сейчас она достанется кому-нибудь из них!"
Пальцы сами собой разжались. Теперь ими двигала определенная цель. Они набрали на пульте "150".
Сразу же загорелось "170".
Чу набросила четки себе на шею и визжала от восторга.
Пап набрал "180".
Появилось "200".
Он набрал "210".
- Я вижу, вы начинаете понимать истинную цену этого милейшего земного существа...
"235".
Дрожащие пальцы Папа предложили "240".
"Как же так!.."
Мысль продолжала упрямо пульсировать в голове, не давая Папу ни на мгновение отвлечься.
Теперь цифры менялись так быстро, что гиянин не успевал объяснять их. Реплики он вообще перестал вставлять.
Обезьянка превращалась в мраморную статую восседающего на коне воина, в зеркало, в саркофаг и в железную дорогу.
"290".
Бешеная гонка цифр прекратилась. Пульт отдыхал. Невидимый нерв, связывающий все кабины, ослаб...
"300".
...затем вновь натянулся, чтобы тут же оборваться. Пап знал одно: он должен оборваться здесь, в его кабине, и потому набрал "400".
С ним все еще состязались. Кто-то упрямо желал приобрести земное чудо, не понимая, что оно должно принадлежать не ему, а Папу.
Чу превратилась в часы и в надгробный камень.
Пап оборвал нерв. Он набрал...
- Тысяча?! - Гиянин скорее спрашивал, чем объявлял.
И повторил.
Повторил еще раз.
Руки Папа бессильно свисали с кресла.
И нерв тоже.
- Животное продано! Я попрошу своего ассистента отнести его владельцу.
Светило по-прежнему лениво висело над головой, но становилось жарче.
Пап, шатаясь, вышел из кабины. Чу прыгнула ему на плечо. Он взял ее, крепко прижал к груди и побежал.
"Стойте! Вы не заплатили!" - кричали вдогонку.
Всепоглощающая усталость внезапно исчезла. Пап бежал как в бреду, не чувствуя своего тела, протискиваясь в узкие щели незнакомых улиц. Дома то собирались в кучу, то рассыпались перед ним веером.
Остановился на тихом пустыре. Впереди возвышался мрачный, темный холм.
Опустил Чу на землю и попросил, чтобы она превратилась в женщину в черном платье с блестками. Но Чу, не обращая на него ни малейшего внимания, собирала валявшиеся вокруг цветные камушки и по привычке пробовала их на зуб. Пап опустился на корточки.
