А еще, думала Кира, кивая соседкам на лавочках и обходя дворовых кошек, почему-то в этом году исключительно рыжих (потому что рыжее в зелени — великолепно), еще есть зимние травы, совсем черные, хотя, когда приглядишься, цвет у них серовато-желтый, все равно — черные. Торчат из скудных снежных наносов, не шевелясь, все живое, кажется, ушло из травяных скелетиков, выплеснулось зеленым соком, созрело семенами, высушилось огромным солнцем, и после их мочили дожди, забирая остатки жизни. Но зимняя степь, при всей ее печали, заключенной в тонких, напряженно стоящих стеблях, несущих на макушках плоские корзинки — тысячелистник и пижма, редкие метелки — конский щавель и полынь, или — растерханные острия пустых тощих колосков, не становилась кладбищем. В каждом таком стебле, цветом не отличимом от старой деревянной плашки, все равно оставалась странная жизнь, и Кира не могла объяснить толком, как это — жизнь в полностью умерших стеблях. Они ведь не оживут, из корней вырастут новые, отталкивая прежних. Да и кому объяснять, разве что самой себе. А для себя ей не нужны были слова.
Дорога вдоль стоящих торцами пятиэтажек отмечена была деревьями. Уже отцветшие абрикосы у дома Киры, старый вяз с длинными толстыми ветками между ее домом и следующим. На ветках вяза бытовали кошки, и воздушные территории были строго разграничены, черная с коротким хвостом Королева помойки никогда не занимала ветку Белого Генерала. Но сейчас апрель. И коты, цепляясь и раскачиваясь, выстраивались в очередь к хитрой котице-шпротице, которая, располагаясь на тонкой своей ветке, делала вид, что вроде бы и не против, но взлезть на нее ни у кого не получалось, и три претендента с тоской на цветных лицах смотрели, как четвертый (вернее первый) совершает вокруг Шпротицы свои так и эдак, и все таки и эдаки в итоге — никак.
Но я о деревьях, напомнила себе Кира. Дальше стоит тонкая алыча, похожая на ее школьную подружку, такая же высокая и угловатая, в белом кружевном фартуке поверх коричневого школьного платья. Когда Ленка в первый раз пришла в праздничный день в нем, таком, будто из морозных узоров на стекле сшитом, классная подняла ее, и перед всем классом, перед гыгыкающими пацанами и девочками в обычных белых фартуках — гладкое полотно, два кармана, две широкие лямки, — наорала с наслаждением, кричала, обзывая дурными словами, пока у Ленки не потекли слезы, капая на белое кружево.
На перемене Кира утешала подругу, уведя в угол рядом с туалетом. Та шмыгала, мрачно разглядывая мокрые пятна на белой полупрозрачной ткани.
