Последние дома остались за спиной. И лучше. К черту все! Степан смотрит вперед, но уже в ста метрах дорога тонет в густом липком тумане. Лишь по обочинам видны ряды коряжистых деревьев.
Степан думает о том, что вот эта чертова дорога началась для него под Харьковом в конце мая. Теперь октябрь, первая половина… Полгода еще не сравнялось, а все то хорошее, радостное, которое было, ушло так далеко, что кажется, его никогда не было.
2
Колонна остановилась. Впереди из тумана вырисовывается силуэт корабля. Справа и слева — тоже несуразные глыбы кораблей, подъемные краны, огромные конусы угля. Среди металлического лязга и грохота почти непрерывно слышатся гудки и сирены, то сипло-басовитые, самодовольные, то визгливые, будто крик испуганной торговки. Порт. Неизвестный, большой…
Пленных пересчитывают. Томительная своей выстойкой процедура.
— Фюнф, цен, фюнфцен, цванцинг, — считает начальник конвоя, полный пожилой лейтенант. Носатое лицо с мрачно опущенными углами рта убедительней всяких слов говорит о том, что лейтенанту осточертело мокнуть под дождем. Ему хочется поскорее развязаться с пленными, вернуться в тепло, чтобы выпить кофе, а может быть, и стопку шнапса. Поэтому лейтенант не скупится на беспричинные тумаки и зуботычины. Рядом с начальником конвоя — унтер-офицер в фуражке с высокой тульей и просевшим, как плоская крыша сарая, верхом. Узкие галифе, высоко и плотно обтягивая тонкие ляжки, делают его похожим на цаплю. Лицо унтера сухое, с запавшими щеками, нос тонкий и острый.
— Фюнф унд цванциг, драйсит, — продолжает считать пятерки начальник конвоя.
— Что живот распустил? — унтер сдабривает вопрос смачной матерщиной и улыбается.
Пленные переглядываются. Оказывается, эта цапля чисто говорит по-русски, а ругается просто виртуозно.
Пересчет, наконец, окончен. Унтер расписался в документах, взял один экземпляр, аккуратно свернул и положил в нагрудный карман френча.
Кто-то из пленных мрачно буркнул:
— Хоть бы пожрать дали. Вторые сутки голодом…
— Если бы вторые… Все время, — поддержал его голос.
— О, голодные! — на лице унтера деланное удивление. — Как нехорошо. Накормим. Все будут сыты вот так! — он провел пальцем по тонкой шее.
Жорка, однополчанин Степана, зло ворчит:
— Этот из гадов гад…
Степану очень хочется, чтобы Жорка ошибся. Ведь не все же они на одну колодку. Вот тогда…
— Ап! Шнель!
Началась погрузка.
Поднимаясь по крутому трапу, Степан услышал:
— Не иначе, как в Норвегию… Прут туда нашего брата, как баранов…
