— Подождем, скоро должны выгнать на работу. Посмотрим…
Жорка приподнимается на локтях.
— Нельзя ждать! Пойми, голова! Тут два пути. Бежать или к ним в услужение идти.
— Последнее, по-моему, больше подходит. В твоем характере.
— Пошел к черту! — вскидывается Жорка. — Если я там иногда… Так там свои, друзья… И нечего равнять… За окном опять проходит патруль.
Дождь, кажется, усилился.
6
Под утро сопение и храп в угловой комнате смешивались со стоном, невнятным бормотанием, бульканием воды.
— Маша! Не уходи!.. Куда ты?
— Пайка!.. Где пайка? Отдайте!..
Ветер в обнимку с дождем бешено носился по крыше, бил в стены барака, плескал водой в окна. А когда улетал, сквозь шум дождя доносилось приглушенное рычание моря. И вдруг лопнули один за другим выстрелы. На дворе послышались суматошные крики и булькающий по лужам топот, собачье рычание и лай, завспыхивали то там, то здесь фонари. А через несколько минут немцы ворвались в угловую комнату.
— Антретен![2]
— Шнель! Шнель! Меньш!
Сонные пленные неохотно поворачивались головами к проходу, щурились от света направленных на них со всех сторон электрических фонарей.
— Строиться, морды! — Зайцев угрожающе размахивал кулаками.
— Шнель! Бистро! — широкоплечий моряк рванул пленного за шиворот. Тот мешком свалился на залитый водою пол. Пока поднимался, Зайцев с брезгливой гримасой на красивом лице пнул его в мокрый зад.
— В строй, говорят! Морды!..
Соскочив с нар, Степан заметил, что половинки рам прислонены к стене, а в черном проеме окна выставилась лобастая морда овчарки. Оскалив белые шилья зубов, рвется, хрипит.
«Ушли! — мысленно ахнул Степан. — Неужели Жорка? Нет, он здесь. И Федор здесь. Значит тот, танкист… Кто же с ним? Один?»
Пленных несколько раз пересчитывали.
— Двое из вашей комнаты убежали. Господин комендант наказывает вас, — объявил Зайцев. — Не получите хлеба.
Немцы устремились к выходу, а вслед за ними шатнул из строя Бойков.
— Господин комендант, позвольте к вам обратиться?
Комендант задержался в дверях. Это был тщедушный боцман с головою не больше увесистого русского кулака. Черная форма морского офицера не скрадывала, а, наоборот, подчеркивала его физические недостатки, делая смешным.
— Что хочешь? — спросил комендант. Его удивили хорошее знание немецкого языка и смелость стоявшего перед ним в темноте пленного.
— Господни комендант, почему вы лишаете нас хлеба? Разве мы отвечаем за ротозейство часовых? Мы спали.
Комендант вскинул левую руку с похожим на скалку электрическим фонарем.
