известия о том, что такого-то числа, в такое-то место отправлялся отряд войск для приведения крестьян в повиновение их помещику в то время, когда все или почти все помещики-поляки волей или неволей должны были способствовать мятежу, разве мы радовались этому? Разве мы старались поддерживать то заблуждение, которое выгодно было распространять польским патриотам, что дело их есть народное дело? Разве мы доказывали, что польские крестьяне симпатизируют делу польского патриотизма, что они чувствуют себя поляками, жаждут восстановления польской национальности и враждебно расположены к России? Разве мы выражали уверенность, что в среде даже панов, чиновников и городских обывателей все само собой пламенело мятежом, что в объятых им классах не было множества людей совершенно равнодушных к национальным и политическим вопросам, и что все они действовали по собственному побуждению, а не под страхом тайной организации и ее жандармов?
Последствия доказали несомненно, что призрак войны, которой нам угрожали, был только выражением нашего собственного мнения о нашей слабости. Брюссельский публицист полагает, что русское правительство могло принять решительный тон относительно западных держав и изменить систему в Царстве Польском не прежде как изготовившись к войне, которая была в противном случае неизбежна. Не знаем, действительно ли она казалась ему неизбежной в то время, но надобно много отваги, чтобы утверждать это даже теперь, когда по окончании пьесы сами актеры, сняв с себя маску, объявили, что никакой войны не имелось в виду, что война была невозможна. Что ж? Разве мы говорили, что война была возможна и что опасность наша заключается в чем-либо другом, кроме уступок и неуверенности в своих силах? Разве мы пугали правительство и публику европейской войной в то время, когда наступавшие на нас державы не только не увеличивали, но сокращали свой военный бюджет? Разве мы говорили, что при таком положении дел в течение прошлого года могли начаться неприятельские действия, какой бы мы не дали ответ трем державам и какие бы меры ни стали мы принимать в Царстве Польском? Г. Шедо-Ферроти отыскал в нашей газете несколько слов о том, что Россия перед лицом составившейся против нее коалиции могла бы принять положение наступательное, и он поздравляет правительство, что оно не последовало нашему совету. Мы очень рады, что не последовало тому, что никогда не было советом, — что было только выражением уверенности, что для России было бы несравненно выгоднее принять наступательное положение, нежели без войны подвергнуться всем последствиям войны самой бедственной.
