Сыграем?
Я проходила нейропсихологическое и патопсихологическое исследование несколько раз в одной-единственной частной клинике. Специалисты менялись, их было трое, но вопросы, задания и карточки к ним из года в год оставались те же самые.
Первый раз исследование проводила молоденькая девушка-специалист, у которой реакции на каждую мою реплику легко читались на лице. Внимательно наблюдая за ней, ориентируясь на ее мимику, интонацию и жесты, используя каждый ее уточняющий вопрос как наводку, я пыталась, подолгу думая, дать «самый неправильный» и изощренный ответ. В итоге в заключении она написала что у меня «грубое нарушение мышления», но психиатр в это не поверил и со словами «что она тут написала? я же с тобой нормально общаюсь» отправил меня на повторное исследование к другому клиническому психологу. У меня было время подготовиться, учесть ошибки, из-за которых меня могли заподозрить в переигрывании, и заготовить ответы которые из года в год становились все более достоверными. Этому немало способствовало то, что мой психиатр в течение нескольких лет сам давал мне на перевод научные тексты по шизофрении и прочим расстройствам, я все больше и больше погружалась в эту тему.
Я много читала про нарушения мышления и речи самое простое, что я усвоила – здоровые люди объединяют предметы по основным признакам: живое-неживое, съедобное-несъедобное и т. п.; а «не совсем здоровые» – по второстепенным. К этому нужно добавить побольше всяких соскальзываний, резонерства, разноплановости, ответов в духе «в огороде бузина, в Киеве дядька». В терминах разбираться необязательно, достаточно найти подходящие образцы и уловить принцип, ну и перед самим исследованием устроить себе многодневный недосып, чтобы реально начать тупить или заговариваться. Еще школьницей, увидев в детской энциклопедии по психологии «Аванта+» классический пример про ботинок и карандаш, я пришла в дикий восторг: «Вау, как круто, я тоже так хочу!» Я знала, что у меня получится, нужно только очень-очень постараться. И я старалась, развивая свой творческий потенциал. Позже я училась на переводчика, и нас в институте специально натаскивали на такую камасутру для мозгов, что ни одному психиатру не снилась, причем до этого я закончила полный курс высшей математики, так что для меня в каламбурах нет ничего сверхъестественного, это трудная, но вполне решаемая лингвистическая задачка. До сих пор помню некоторые свои фишечки, которые я долго и старательно придумывала дома, а во время самого исследования выдавала за экспромты. К примеру, чем различаются река и озеро? Нет, можно, конечно, как нормальный человек, ответить по существу, но я говорила: «Река состоит из четырех букв, а озеро – из пяти» или «В реке я плавала, а в озере – нет». Или: кошка и яблоко – что общего? Вместо того, чтобы мычать: «Ну, не знаю… ну, это как флора и фауна, это части природы…» – я после долгого молчания с уверенностью изрекала: «У кошки есть глазное яблоко». Или: петух и стакан – что общего? Вместо того, чтобы рассуждать: «Ну, даже не знаю, что общего-то… ну это… это части живой и неживой природы, над которой поработал человек… как-то окультурил, чтобы в хозяйстве использовать», я отвечала: «Ой, вы знаете, пИтух – это пьяница, человек, который много пьет. А из стакана пьют».
