Четырех часов Яне сполна хватило, чтобы прокрутить в голове свое поведение и неадекватную реакцию. Закончив с самобичеванием, она пришла к выводу, что тот синьор либо вовсе раздумал лететь этим рейсом, либо путешествует бизнес-классом. Любопытство подстегивало ее заглянуть за шторку, где начинается мир комфорта, но Яна сдержалась. Итальянские каникулы завершились феерично, и стоило позволить им перейти в разряд тех историй, которые обычно рассказывают на девичьих посиделках после третьего коктейля.
Москва окатила непривычной для июня жарой, и, несмотря на номинальное наличие в такси кондиционера, до дома Яна добралась липкой от пота и совершенно обессиленной. От бани ее путешествие отличало только отсутствие купели с прохладной водой и возможности прилечь.
Лифт в очередной раз сломался, и, ввалившись в прихожую, как навьюченный ишак, вместо домашнего радушия Яна получила порцию материнской любви.
– Это ты? – крикнула Алла Романовна из кухни и тут же материализовалась с полотенцем в руках. – Отлично. Я как раз хотела разобрать антресоль.
– Вот именно сейчас?
– А сколько можно откладывать? Невыносимо жить в таком бардаке. Банки на холодильнике уже ставить некуда. Я хотела выбросить кое-что из старого, расставить там все…
– Не проще выбросить банки?
– Ну, конечно. – Мама перекинула полотенце через плечо и скрестила руки на груди с видом «Ну-ка, послушаем, что скажет наш эксперт». – Давай вообще все выбросим. Давай нам некуда будет закатывать варенье, давай и ягоды выбрасывать…
Яна скинула туфли, которые последние пару часов больше напоминали испанский сапожок, чем писк итальянской моды. Пошевелила онемевшими пальцами и устало присела на тумбу. Ей всегда было плевать и на банки, и на сбор урожая, и на варенье. Тем более что смородину она люто ненавидела с детства в любом проявлении. Однако же именно Яне приходилось выполнять роль маминого оруженосца. Соня берегла пальцы для музыки, отец умело задерживался на работе, оставалась младшенькая. Единственное, что, по мнению Аллы Романовны, должно было уставать у переводчика, это язык. Прочие органы откосить от семейной повинности не могли.
Долгий и мучительный жизненный опыт не позволял Яне начать дискуссию. Все споры с матерью проходили по одному сценарию: отрицание, гнев, показательное смирение. То есть сначала Алла Романовна буйно отстаивала свою точку зрения, потом поджимала губы, возводила глаза к небу, как заправский великомученик с католических фресок, и, театрально хватаясь за поясницу, бралась за дело в одиночку. После чего кто-нибудь обязательно не выдерживал и бросался на помощь.
