Война, вопреки всем ожиданьям и надеждам, затягивалась, требуя все новых и новых жертв. Среди солдат стали раздаваться голоса о бессмысленности этой бойни. Чрезмерное утомление чувствовалось повсюду. И когда из далекой России пришла неожиданная весть о революции и о свержении царя, во многих сердцах затеплилась смутная надежда на скорый конец войны.
Одним из этих многих был Баруччи.
Он отчетливо помнил свои вечерние беседы с золотоволосой форестьерой, помнил ее рассказы о замученных царизмом, о рудниках и бастионах крепости, и его радость была неподдельна.
— Эвива русская революция!
Таким восклицанием приветствовал он весть о свержении царя.
— Теперь уж никто не повесит форестьеру! — думал он, жадно читая попадавшие к ним на фронт газеты. — Теперь и война пойдет по-другому!
Война пошла по-другому… Но не так, как ожидал Баруччи.
Россия пережила вторую революцию и отказалась продолжать бойню, заключив с Германией сепаратный мир. Этого Баруччи понять не мог. Россия изменила союзникам, в том числе и Италии.
— Вот тебе и русская революция! — смеялись над Баруччи товарищи по полку, зная его за восторженного поклонника России и русских революционеров.
— Это не революционеры, это изменники! — мрачно отплевывался Баруччи. — Это какие-то другие революционеры, не настоящие!..
И он был искренне убежден, что к этим, не настоящим революционерам его знакомая форестьера никакого отношения не имеет. Она никогда не могла бы изменить Италии.
— И даже больше… Она наверное теперь борется против этих изменников!..
Так думал Баруччи, солдат пулеметной команды полка берсальеров.
С этими думами он был зачислен в экспедиционный отряд, отправлявшийся в Россию для борьбы с большевиками.
Огромная Сибирь проглотила небольшой экспедиционный отряд итальянских войск так же незаметно, как глотает море утлое суденышко.
Баруччи, привыкший к горным теснинам Альп, был поражен необъятными просторами равнин. Все здесь было необычно. И жилища, и люди, и краски. На всем лежала печать сурового величья. Вместо лазоревого ярко-радостного неба, здесь кучились ватагами молочные облака, ленивые, неповоротливые и хмурые. Дули разгонистые ветры, лохматили холмы, а ночами зажигались звезды, совсем не такие, как в Италии, далекие и бледные…
И поражало молчанье этих просторов. Извечное, древнее, навевающее такие странные мысли, от которых плохо спится ночью.
Первая деревня, в которой расположился отряд, встретила их таким же молчанием. Баруччи не нашел в лицах крестьян радости, какая должна была бы быть у них при виде избавителей от большевистского ига. Бородатые, хмурые, они встретили отряд враждебным молчаньем.
