— Там все перевернуто.
— Где?
— Внутри.
— Кто это сделал?
— Не знаю.
— Я звоню Сандро.
Я напомнил ей, что наши дети уехали на отдых. Сандро наверняка сегодня утром отправился во Францию с детьми Коринны, а где была Анна, я не имел понятия. Все равно позвоню, настаивала Ванда, которая больше полагается на своего сына, чем на меня, и уже полезла в сумочку за телефоном, но вдруг передумала. Она вспомнила о Лабесе и стала звать его громким, повелительным голосом. Мы прислушались. Но не услышали ничего — ни шороха, ни мяуканья. Тогда мы вдвоем нажали на дверь, она заскрежетала о пол, щель расширилась. И я вошел.
Наша прихожая, всегда такая чистая и аккуратная, сейчас была неузнаваема. По гостиной словно прошел паводок: перевернутые стол и диван лежали один поверх другого. На полу — опрокинутый набок старенький письменный стол Анны. Ящики из него выпали — или были вынуты, — и все, кроме одного, вывернуты, под ними валялись разбросанные тетрадки, карандаши, ручки, циркули и куклы, которые принадлежали нашей дочери в детстве и в отрочестве.
Я медленно сделал несколько шагов вперед, но тут же услышал под ногами треск: это были осколки от разбитых безделушек. Жена позвала меня: «Альдо, Альдо, ну что там? С тобой все в порядке?» Я осмотрел дверь. Она не открывалась до конца, потому что под ней застрял один из обломков, которыми был усеян пол. Я вытащил его, распахнул дверь. Ванда вошла так осторожно, словно боялась споткнуться и упасть. Она резко побледнела, загар стал похож на слой зеленоватого ила. Мне показалось, она сейчас упадет в обморок, и я схватил ее за руку, но она высвободилась и, не сказав ни слова, быстро пошла осматривать гостиную, комнаты, где когда-то жили наши дети, кухню, ванную и спальню.
Я не сразу последовал за ней. Как правило, оказавшись в сложной ситуации, я действую не спеша, стараюсь избежать ошибочных решений. А Ванда после минутного смятения бросается навстречу опасности и бьется как львица. Так она поступала всегда, с тех пор как я ее знаю, так поступила и сейчас. Слыша ее шаги в коридоре и в комнатах, я снова и сильнее, чем в прошлый раз, почувствовал, что стал хрупким и могу дать трещину. Я осмотрелся, заглянул в свой кабинет, стараясь не наступить на гравюры, которые неделю назад мы развесили на стенах и которые теперь лежали на полу среди осколков стекла, разломанных рамок, вырванных из стеллажей полок, разодранных книг, разбитых виниловых пластинок. Когда я нагнулся подобрать гравюру с видом Капри, вернулась Ванда. Она была вне себя.
