Следователь Воонинг, в ответ на такое нахальное заявление, достал заключение реставраторов Лейтвилера и ван Бахемена, заверявших, что полотно «Христос в Эммаусе» — произведение XVII столетия и никак не может принадлежать кисти кого бы то ни было в XX столетии.
Тогда ван Меегерен предложил направить следователей в Рокбрюне около Ниццы, где в подвале виллы должны сохраниться не только эскизы к фигурам на полотне, но и вся посуда и аксессуары, изображенные здесь же. Художник потребовал, чтобы ему предоставили прямо в тюрьме холст и краски и все приспособления, которые необходимы для имитации некоторых приемов, и обязался написать очередного Вермеера прямо в заключении.
Задолго до этого опыта художник исследовал холсты XVII столетия, у реставратора Тео ван Вейнгардена познавал состояние и составы старинных грунтов, а у перекупщиков купил за большие деньги несколько граммов лазури, имитирующей старинную.
А кисти барсучьего волоса, а шпатели и ступки, которые использовались для растирания красок и подготовки их к использованию, — все должно было имитировать старинную живопись. И самым главным было приобретение старых, испорченных, почти пропавших холстов XVII столетия, которые можно было отмыть и использовать для воссоздания новых сюжетов. Именно изготовление подделок стало настоящей деятельностью ван Меегерена.
Первые были исполнены в 1932 году на французской Ривьере и сразу принесли средства, во много раз превосходящие доходы модного портретиста.
На вилле в Рокбрюне вход в мастерскую был запрещен даже домочадцам. Ведь здесь создавались полотна в стиле голландцев — Герарда Терборха, Франца Хальса, и, конечно, Вермеера. Последний был не только любимым мастером художника, он был, самое главное, наиболее чтимым мастером XVII столетия.
Бытописатель, жанрист, мастер натюрморта, где каждый предмет говорит об окружающем мире… наконец, живописец тонкой и поэтической гаммы. Любой цвет, пронизанный солнечным светом или светом серебристого северного дня, растворялся, преломлялся и становился неповторимой атмосферой, средой, в которой существовал человек. И оттого, что свет обволакивал человека, его фигуру, его лицо, его руки, все становилось значительнее, все становилось загадочнее. В суете повседневности далеко не каждый художник может увидеть это и передать увиденное.
Вермеер шел впереди своих современников и потому был для них загадкой, а фальсификатор XX века не только понял это качество, но и проникся им, был заражен и решился воспроизвести эти световые тайны в своих подделках. Поэтичность и живопись, музыкальность и живопись, религиозность и живопись — сложные сочетания, которые могли быть порождены не сюжетом и не цветом, но светом — носителем и эмоций, и волнений, и тайн.
