Захмелевший ямщик спросил:
— Весь путь держу в мыслях: кого везем-то?
— А я, браток, думаю, — не спеша ответил жан>дарм, — что ты острожной долюшки захотел… Выпил проклятую, турусы на колесах начал разводить? А березовой лапши не пробовал?
Ямщик испуганно сжался, и даже протрезвел, а ругатель подумал: «Востер парень-то».
Ветер меж тем усиливался. Рваные облака загромоздили небо, замолкли испуганные жаворонки, из вишневых садов на дорогу обильно полетели лепестки. Потом все внезапно стихло и перестукивание колес с булыжником мостовой скралось шорохом падающих капель.
— Ну, малый, табак наше дело, — проворчал жандарм. — У тебя покурить-то осталось?
Как на грех, в это время узник в карете застонал и стал слабым голосом звать к себе на помощь. Сопроводитель зло выругался и крикнул:
— Гони!
На повороте, когда с холмов уже забелел Суздаль, повозка со всего маха врезалась в лужу и встала, как пришитая к земле. Ямщик слез, попробовал подать карету сзади плечом, но она не шелохнулась. Согрешив в сердцах недобрым словом, парень огрел лошадей крест-накрест. Они вздыбились, повозка затрещала, карета оказалась на песчаном взгорье. Но от резкого рывка распахнулась дверь кареты, и ямщик со страхом и любопытством увидел сидящего в ней человека. Это был худой, продолговатый лицом человек с повязкой на лбу и с удивительно пронзительным взглядом. Мгновенно перед мысленным взором ямщика встал владимирский Успенский собор, иконостас, освещенный золотом тысяч свечей и лик ангела Скорбящего.
…В Суздаль въехали через каменные екатерининские ворота. Небо вызвездило. По городу процокали, когда все уже спали и ни один огонек не освещал вымершие мостовые.
— Куда править?
— К Спас-Ефимию.
Теперь, друг, читатель, я прерву свой рассказ, пусть бегло, но опишу тебе место, куда прибыли глухой ночью наши путники. Если ты юн, то сочетание слов «Спас-Ефимьевский монастырь» ничего не говорит твоему сердцу. А в старое время, услышав эти слова, русский человек вздрагивал, как от удара хлыстом.
Многометровой высоты стены — кладка старых суздальских мастеров, строивших на столетия, — видны далеко за городом. В цепочку стен вкраплены огромные башни с бойницами, смотровые щели, крытые переходы… Военное сооружение возводилось, как дальняя крепость на рубежах Московского государства, как сторожевой пункт от татарских набегов. Суздальские летописи повествуют о бесчисленных схватках с кочевниками, о вековой борьбе местных служивых людей за волюшку вольную.
