— Потому что это наша жизнь, — ответил отец и ушел в кабинет.
…Андрей прогнал ненужные воспоминания. Что бы ни было, в каких бы рваных парусиновых ботинках ни ходили сумасшедшие дядьки, ему, Андрею, деваться некуда. Так да здравствует же архитектура!
Хотелось смеяться и плакать. Архитектура… Это женщина! Это она, строгая и ласковая, в голубом хитоне вела Андрея за руку по земле, по облакам, по небу… К звездам, где господь бог проектирует галактики на черных кальках!
Голова кружилась… Андрей был совершенно счастлив. Ясен был его путь.
В прихожей хлопнула дверь. Вернулся отец. Андрей побежал в прихожую.
— Помнишь, у нас был разговор, куда я буду поступать после школы?
Отец кивнул, взглянул на часы и… зевнул.
— Помню, помню и даже могу сказать, куда ты решил поступать. Конечно же, в архитектурный… Иначе чего тебе торчать у меня в кабинете?
— В архитектурный! Я решил! Это точно! — Только тут до Андрея дошел смысл предыдущей отцовской фразы. — Но… как ты…
— А куда тебе еще деваться?
— Нет, не деваться! Я решил! Это… Это призвание!
Отец снова посмотрел на часы.
— Сейчас поздно. Поговорим об этом завтра?
— Ты… разве не хочешь, чтобы я стал архитектором? Тебе же нравились мои рисунки! Я твердо решил! Вот здесь! Вот сейчас!
— Да знаю я, все знаю! Лучше тебя, — раздраженно ответил отец. — И… не надо кричать. Конечно же, ты поступишь. И пока я… одним словом, пока я жив, все у тебя будет в порядке. И вообще. Я устал. Завтра обо всем поговорим, ладно? — не глядя на изумленного Андрея, отец взял со стола какой-то чертеж, с отвращением его скомкал.
Андрей выбежал из кабинета. Хлопнул дверью. Сейчас его не могла смутить отцовская мрачность. Что мгновенная эта мрачность в сравнении с его целью? А в принципе… В принципе цель была достигнута! Сделан первый, но главный, определяющий шаг. Андрей посмотрел на черное окно, на разобранную кровать и понял: сегодня не удастся заснуть…
…Школьная практика тем временем заканчивалась. Бушевали июньские грозы. Средь бела дня вдруг в серую тьму проваливался город, и впору было зажигать свет в эти предшествующие грому, молниям, ливню глухие смутные мгновения. Пустынными стали дорожки в парке. Володя Захаров подобрал в пригородном пруду гуся с перебитым крылом. Теперь дома у него поселился и гусь, названный Петькой. По слуху и остроте восприятия Петька соперничал с Дельтой. Если Дельта чувствовала Володины шаги еще в коридоре, то Петька вытягивал шею и гоготал, когда Володя только входил в подъезд. Все животные и птицы попадали в Володины руки после несчастий, катастроф и, даже выздоровев, как бы несли на себе отблески прошлых бед. Это в какой-то степени отнимало у них природную непосредственность, делало похожими на людей. Соответственно и любовь их к хозяину была особенной. Казалось, они не желали возвращаться к обычной своей жизни, а видели отныне свет лишь в одном окне — в хозяине.
