Живя спокойной, размеренной жизнью, Андрей как-то не думал о прошлом, понятия не имел о загадочном нечто. Однако двойственное впечатление от сегодняшнего утра: с одной стороны, намечающееся изгнание из рая, а с другой — неистово синие глаза дочери, золотистая подковка на щеке, смелое нетерпение, парень, прячущийся за липой, — все это пробило брешь в невидимой броне. Краешком ума Андрей постиг еще одно — сотое, тысячное? — свойство времени: насмешливую зеркальность — видеть, чувствовать, как другие переживают то, что с тобой уже никогда не случится. И необъяснимое его коварство — для чего искать иголку, когда в принципе все хорошо, спокойно, налажено? Подобно чистому дыму струилась бы печаль, если не проклятое нечто. Раньше (даже вполне искренне), сетуя на жизнь — ох, в какой, мол, век живем, на волоске подвешено человечество, а следовательно, и вечные добродетели человеческие обветшали: все нынче обрело материальное измерение, жив гнусный принцип «ты — мне, я — тебе», — трудно, ох, трудно! — Андрей в глубине души был спокоен: да-да, все плохо, ну а ему-то… лично ему… хорошо, все есть, все в порядке, и не надо, совершенно не надо ему другой жизни…
Андрей подумал, что последние годы живет в гармонии со временем.
Чужие страсти не трогали Андрея, волновались где-то там, за горизонтом.
— Андрюша, тебе скоро сорок, — сказала однажды жена, — посмотри на себя в зеркало.
— Зачем?
— Время баюкает тебя, как любимое дитя. Ты уже лет десять совершенно не меняешься. Кстати, в солнечный день… а? Обрати внимание…
— На что? На что я должен обратить внимание в солнечный день?
— На тень. Может быть, у тебя уже нет тени? — засмеялась жена. — Ты заложил душу? Почему ты не стареешь?
Андрей пошевелил пальцами в свете лампы. Словно два огромных таракана поползли по обоям тени.
— Я шучу, — сказала жена.
— Тень, — пробормотал Андрей, — тень…
Слово было мягким, как воск, бессильным, как лопнувшая тетива, одним лишь слогом «те» жила в нем память о былом напряжении. «На первый взгляд странно, — подумал Андрей, — что заложившие душу лишались именно тени, куда резоннее было лишать их телесной оболочки, то есть превращать в тень… Хотя кому тогда бы пришла охота уступать бессмертную душу? Какая радость быть бесплотной тенью? Наверное, здесь, как и во всем, извечная двойственность: тело лишается тени, а душа тела, то есть утрачивает кровную связь с происходящим…»
— О чем ты думаешь? — заботливо спросила жена. В глазах ее читалась готовность разделить с мужем любую думу.
